На полпути с обрыва - читать онлайн книгу. Автор: Кир Булычев cтр.№ 35

– Из середины двадцатого века, – напомнил Калнин.

– Не хотел бы я загреметь к вам, – вздохнул инженер. – Дикое время. Ни материалов, ни технологии. Типичное Средневековье.

– Пожалуй, оно миновало раньше.

– Я в переносном смысле. Стыдно было с такой технологией выходить в космос.

– Средневековье выражалось в ином.

– Я понимаю. Вы имеете в виду общественные отношения, – согласился Всеволод. – Но когда ваш Сталин умер, вы скоро вышли в космос.

– В каком году запустили первый спутник? – спросил Калнин.

Ответа инженера она не услышала, а сама, к сожалению, забыла – в школе проходили, а так забыла. Там еще был космонавт, который потом разбился на самолете…

Остальные тоже выходили из барака, но далеко от него не удалялись.

– А расскажите мне, – попросила Кора инженера, – что здесь было… в прошедшие дни?

– Из всех действующих лиц с нами общался только Гарбуй, – сказал Всеволод. – Полковник появился потом. Со всей охраной… Нас даже держали не здесь, а у самого моря, на вилле «Радуга».

– И нас было меньше, – сказал инженер. – Мы с поручиком.

– С ротмистром, – Покревский серьезно относился к своему чину. Будь его воля, подумала Кора, повесил бы Георгиевский крестик на синий халат.

Он погладил принцессу по плечу, и она прильнула к нему, запрокинув голову, смуглое матовое лицо и темные глаза в длинных ресницах. Красива она или нет? Разве красавицы водятся в богадельнях?

– А последними – вы и Эдуард Оскарович, – сказал инженер. – Вся компания. Интересно, кто будет следующий?

– Полагаю, что следующих не будет, – уверенно сказала Кора.

Облака плыли низко и медленно, от них исходила теплая, душная, утробная влажность. Чайки летали над помойкой в углу двора и выхватывали оттуда куски пищи и бумаги, как будто бычков из воды.

– Сначала они удивлялись нам, – сказал инженер. – А мы удивлялись им. Взаимная угадайка. Как собаки – знаете, они еще не знакомы и боятся друг дружку, ходят кругами и косят глазом.

Покревский засмеялся. Принцесса, глядя на него, тоже улыбнулась.

– Несколько дней назад я был вшивым и отчаявшимся офицером погибшей армии, – сказал Покревский, как бы оправдываясь перед Корой. – И я добежал до смертной черты. А теперь рядом со мной есть женщина – ребенок, моя птичка… мы ни черта не умеем говорить, а все понимаем. Смешно, правда?

– Смешно, если учесть, что ей на пятьсот лет больше, чем вам, – сказал инженер.

– Поэтому я так испугался сегодня, когда узнал, что возвращение может оказаться разлукой. Безнадежной, – сказал Покревский.

Над площадкой прошел вертолет. За ним второй. Они снижались за колючей проволокой.

Кора прошла к лабиринту. Он так и остался полуразрушенным, словно его топтали слоны. Кому могли понадобиться эти опыты?

Эдуард Оскарович, который стоял в тени стенки лабиринта и, приставив козырьком ладошки ко лбу, смотрел на опускающиеся машины, почувствовал, что подошла Кора.

– Сегодня все решится, – сказал он. – Мы попали палкой в муравейник, и все муравьи спешат первыми сожрать гусеницу.

– Вы говорите загадками, – сказала Кора. – Здесь все загадки. И лабиринт – загадка. Зачем эти игры?

– Вы когда-нибудь видели в музее одежду сибирского шамана? Да? Помните, сколько ненужных бранзулеток украшают его халат? Это игры в большую науку.

Калнин был напряжен и прислушивался к звукам, которые были для Коры неочевидны. Халат его был туго обмотан вокруг тела – ему достался широкий халат – и подпоясан веревкой, отчего у Калнина был вид католического нищенствующего монаха; низкое утреннее солнце отражалось в толстых линзах очков.

– Очевидно, некто, имеющий информацию о нашем с вами существовании, не заинтересован в том, чтобы делать ее достоянием гласности, и даже боится этой гласности. И если появилась опасность, что о нас узнают соперники, то он потеряет преимущества…

– Разве мы сами по себе можем быть преимуществом в борьбе за власть?

– Видите ли, я не успел сказать о борьбе за власть, но вы уже догадались, что мы можем стать орудием в этом.

– Почему?

– Не мы сами, нет. Но существование Земли. Существование нашего мира. Допустите, что некто хочет сыграть на страхе перед Землей.

– На страхе?

– Скорее это партия президента, а значит, и Гарбуя. Иные, то есть военные, намерены кусаться, зажмурившись.

Еще один вертолет сделал круг над лагерем пришельцев и пошел на посадку за загородкой.

Облака постепенно истончались и пропускали к Земле все больше откровенной солнечной жары. Уже образовались тени, и приходилось щуриться от яркого солнечного света.

Профессор смотрел мимо Коры. Туда, где из облака пыли возник севший вертолет с яркими опознавательными знаками на борту.

– Я думаю, – сказал профессор, – что мне лучше туда сходить и поговорить с Гарбуем. Меня все это тревожит…

– Тогда я пойду с вами, – сказала Кора.

– Еще чего не хватало! Неужели вы всерьез думаете, что я обременю себя девушкой, которую может сломать порыв ветра?!

– Простите, – сказала Кора, – но заверяю вас, что на Земле двадцатого века я была бы среди лучших специалистов по карате. Девушке надо уметь защитить свою честь.

– Дело не только в ваших умениях…

– Вот именно. Мне хочется понять, кто такой Гарбуй.

Профессор поглядел сквозь Кору и сказал:

– В конце концов, ваша голова – вы ею и распоряжаетесь. Но я вам помочь не смогу.

– Спасибо за искреннее предупреждение, – сказала Кора. – По крайней мере, я знаю, на что мне можно рассчитывать.

* * *

Эдуард Оскарович не спеша оглядел окрестности. Пленники толпились в тени у стены лабиринта, никто не смотрел в сторону Коры и профессора. Охрана также не обращала на них внимания: пост на вышке над лабиринтом был снят, медсестры неизвестного пола сгинули в глубинах кухни и, как полагала Кора, утешали себя, допивая кофе.

– Может быть, – сказал Калнин, – даже удобнее гулять с вами по окрестностям. Разрешите?

Он взял Кору под руку.

Профессор несколько уступал Коре ростом, но был плотен, тверд и уверен в движениях, так что никак не казался невысоким или слабым.

– Возмутительно, конечно, что нас заставляют носить эти больнично-арестантские хламиды, – сказал Калнин. – Но это делается сознательно. Это любопытнейший психологический феномен. Получая стандартную одежду, желательно неудобную и уродливую, человек сразу съезжает вниз по социальной лестнице. Единообразие в одежде – символ рабства. Даже если эта одежда подобна синему кителю вождя.