Второе восстание Спартака - читать онлайн книгу. Автор: Александр Бушков, Андрей Константинов cтр.№ 80

– Дурак ты, – сказал Кум, осторожно трогая свой кадык. – А если б я тебя пристрелил?

– Ага, щас, – усмехнулся Марсель, пряча перо обратно в карман. – Пока ты свой шпалер доставать будешь, я тебя чикой исполосовать успел бы как зебру... И, гадом буду, однажды так и случится.

– Ой, не зарекайся, – Кум достал мятую пачку, выщелкнул папироску... и вдруг замер, глядя на нее.

– А вот увидишь, – продолжал заводиться Марсель. – Когда окончательно меня достанешь... Ты че, совсем больной, да? Я ж тебе еще тогда говорил: встречаться нам по внутренним делам можно, типа на дипломатическом уровне, потому как и ты власть, и я власть. А ежели блатные пронюхают, что мы с тобой свиданькаемся, как закадычные корешки, да еще тайно – это ж вышке подобно. Зубами ведь на куски порвут, даже разбираться никто не станет...

– Слушай, – не отрывая взгляда от бумажной трубочки с пересушенным табаком, вдруг перебил Кум, да таким тоном, что Марсель немедленно заткнулся, насторожился. – А помнишь, в тридцатом мы с тобой залезли на чердак и первый раз в жизни курили папиросы, которые ты у отца спер?.. Как они назывались...

– «Пушка», – помолчав, глухо ответил Марсель. – И что?..

– Ага, точно, «Пушка»... И Ахметка нас застукал, выпорол обоих...

– Не-а, – с непонятной интонацией возразил Марсель. – Дворник только тебя выпорол, а мне сказал, что, раз у меня отец свой есть, то пусть отец меня жизни и учит...

– Верно. Ты один?..

– Нет, – зло сплюнул Марсель. – У меня здесь четыре кнокаря [37] и восемь гезелей [38] по углам шухерятся... Алё, Комсомолец, ты чего? Чего стряслось-то?

Кум непроизвольно вздрогнул. Уже давно никто не называл его этим прозвищем – даже Марсель. Он и сам стал потихоньку забывать Комсомольца, как отмершую часть той, прежней жизни, которую уже не вернуть. Которую он разрушил собственными руками.

* * *

Тот, кого прежде друзья звали Комсомольцем, присел на холодный фундамент кочегарки, достал папиросы, раздумывая, как бы сообщить новость вору. Марсель, тоже поразмыслив малость о чем-то своем, опустился на корточки метрах в пяти от него.

– С последним этапом сюда приехал Спартак, – выдал наконец начальник оперчасти.

– Ну, знаю, – преспокойно сказал Марсель. Кум едва не подскочил на месте. – Поселился уже, завтра на работы выходит. И что?

– Ты с ним виделся?!

– Зачем видеться? Успею. Но должен же я знать, кто живет в моем кичмане. (Кум открыл было рот возразить насчет моего кичмана, но передумал.) Да и, кроме того, шорох об этом Спартаке далече пошел – как он какого-то чухона из зоны вытащил и на все четыре стороны отпустил.

– Этого чухона я сам отпустил только сегодня утром!

– Дык и я про то же...

Комсомолец внимательно посмотрел на вора, но в полумраке совершенно не понять было, серьезно говорит Марсель или валяет дурака. Он закурил, выпустил в сырой воздух струйку дыма. Спросил негромко, отрывисто:

– Что со Спартаком делать-то будем? Я его личное дело смотрел. Волосы дыбом встают. Если хотя бы половина из того, что за ним тянется, – правда, то его, засранца эдакого, расстрелять мало... Но там, в деле, есть такая пометка хитрая... Короче, мне оттуда, – он указал пальцем вверх, – недвусмысленно намекают, чтобы я не использовал Спартака на прямых работах [39] .

– Уже, – растянул губы в улыбке Марсель. – Уже не используешь. Я его, видишь ли, на прожарку определил.

Кум не нашелся, что сказать. Покачал головой, пожал плечами и бессильно развел руки в стороны. Спросил почти ласково:

– Слушай, сосед, а ты не слишком много на себя берешь?

– Ведь кореш все ж таки наш бывший, – недоуменно напомнил Марсель. Нет, точно дурачком прикидывается. – А то как-то не по-людски получается... Ты что, против?

– Я не против, но... просто...

– Дык и я про то же. Ты хочешь ему помочь, я хочу, сверху хотят. Все чики-брики! Ты вообще зачем звал?

Комсомолец вздохнул, затянулся папиросой.

– Не нравится мне эта пометка насчет щадящего режима.

Возникла пауза. На востоке небо наливалось серым цветом.

– Думаешь, Спартак перекрасился? – тихонько ахнул Марсель. – К твоим дружкам ментярским перекинулся, и его сюда с какой-нибудь проверочкой заслали? Типа ревизором?

– Ничего я не думаю, – отмахнулся Комсомолец. – Просто не нравится, и все.

– Я пробью по своим каналам, – очень серьезно сказал Марсель. – Я узнаю.

...Что-то должно было случиться – Спартак ощущал это шестым чувством, печенью, селезенкой, всем своим нутром, как волк ощущает приближение линии флажков и охотников. Он уже не в первый раз замечал в себе это чувство приближающихся перемен в своей жизни, видимо, выработавшееся у него в последнее время. Что произойдет, в лучшую сторону повернет кривая его жизни или, наоборот – засунет еще глубже в чан с дерьмом, Спартак не знал, да и не хотел знать, если честно. Он просто понимал, что в ближайшие дни должно произойти нечто, вот и все. Это чувство скорых перемен появилось и день ото дня крепло в нем с того самого момента, как он вошел ворота зоны. Прошло всего десять суток с сего знаменательного момента, а Спартак уже чувствовал, как поднимается в нем пока еще не полностью сформировавшаяся, но неумолимо набирающая силу волна ненависти к окружающей страшной действительности и власти, эту действительность создавшей и пестующей. Он уже успел вкусить, нет, не от всех, как он догадывался, «прелестей» лагерной жизни, но все же достаточно, чтобы понемногу понять, что здесь к чему. В лагере блатные считались администрацией социально близкими, «случайно оступившимися» гражданами, а политики и фронтовики – врагами, людьми второго сорта, и отношение к двум этим категориям со стороны администрации было в корне различным. Помимо этого Спартак видел, как относятся ко всем, не имеющим «уголовной» статьи, блатные, как в основном именно они делают себе наколки со Сталиным, да еще и шутят: «Нас стрелять нельзя – на груди Сталин, а развернут спиной – на спине Ленин. По жопе бить тоже нельзя – там Маркс с Энгельсом» [40] .