Иногда Спартаку приходило в голову, что по существу их
работа мало отличается от работы водителя автобуса. Разве что тот ездит по
одному и тому же маршруту, а они летают. Ну вот еще разве пассажиров они не
возят. Даже у таксиста больше разнобразия в жизни – то в один конец города
съездит, то в другой. Они же крутятся в пределах квадрата, за который отвечают,
и из пределов тех ни-ни без специального приказа. Пока Спартак получал
удовольствие собственно от полетов, не надоело ему это дело. Тем более что с
товарищами по лейтенантскому звену они постоянно придумывали себе в воздухе
развлечения: то пройдут над самой водой, то отрабатывают групповое
взаимодействие, слаженно совершая виражи, взмывая в «горки», одновременно
пикируя и выходя из пике, то затеют учебный бой. Но, кто его знает, вдруг
настанет момент, когда они пресытятся пилотажем и полеты по одному и тому же
маршруту всех их начнут тяготить...
Рассвет они встретили в воздухе, а когда приземлились, было
уже, можно сказать, светлым-светло.
– Пойду докладывать, что ночный полет активности
предполагаемого противника не выявил, – вылезая из кабины, сказал
Бекоев. – Финский берег темен, как штиблеты негра.
Другие звенья уже вернулись. Летчики лежали на росистой
траве возле ангаров, гоняли патефон. Звучало, разумеется, модное не только в
Ленинграде, но и в их эскадрильи танго «Огни Барселоны». Спартак тоже лег на
траву, подложив под голову реглан.
– Может, дадут отбой, а, братцы? – сказал кто-то.
– Жди, – раздраженно откликнулся Жорка Игошев. –
Это точно учения. И вранье, будто мину специально зарядили, чтобы на что-то нас
проверить. Сейчас, чтоб мне не жить, еще какую-нибудь вводную зарядят.
– Накаркал, вороний сын, – сказал Мостовой. – Вон
командир к нам топает.
Серегин издали махнул рукой, чтобы не вскакивали. Подойдя,
присел на корточки, сорвал травинку, сунул в зубы. Обвел всех взглядом. И очень
спокойно сказал:
– Война, хлопцы, вот так вот. С Германией. Напала на нас
сегодняшней ночью.
Из патефона еще вырывалось танго «Огни Барселоны». Серегин
поднялся, выплюнул травинку:
– Подтягивайтесь к КП. Комиссар вам все расскажет.
Командир ушел.
– Во дела! – первым высказался техник Дрогомыслов.
– Не «во дела», а вот это дело! – исправил
Мостовой. – Наконец-то можно будет сойтись с кем-нибудь в нормальном бою.
А то киснешь тут.
– Что обидно, войны может не достаться. Нет, вы как хотите,
а я пишу заявление, чтоб направили в передовую часть. Я военный летчик, а не
извозчик.
– Паршиво, что накрылись увольнения в город
Ленинград, – сказал Жорка Игошев. – Сейчас как пить дать нас посадят
на казарменный режим.
– А ты только о своих бабах думаешь, – пробурчал
Семеныч, самый старый техник в эскадрилье. – Германия сильна. Ой глядите,
ребятки, как бы прямо до нашей базы не добрались.
– Ты только при комиссаре про это не пропагандируй.
– Пошли, вон комиссар вышел из землянки, головой вертит.
И только теперь кто-то догадался выключить патефон.
И только теперь стали слышны радостные вопли по всей
территории – орал в основном молодняк, но и «старики» ходили, довольно потирая
руки.
– Ну наконец-то!
– Сколько ж можно ждать-то?
– Кранты тренировкам, подготовкам и упражнениям! Теперь хоть
повоюем!
Сам же Спартак пока не мог разобраться в собственных чувствах.
С одной стороны, все правильно, засиделись ребята, боевые летчики как-никак...
А с другой стороны... Он уже побывал на одной войне, и вновь
лезть в пекло было как-то не с руки. Даже если это новое пекло не будет уже
таким ледяным, как леса Финляндии.
Глава 8
Заблудившиеся в облаках
Погода была самая что ни на есть летная, а настроение –
сквернейшим. Который уж день оно было сквернейшим...
И это несмотря на то, что лейтенант Котляревский стал
командиром звена. И летал он теперь каждый день (ну разве что исключая
дождливые дни, когда по аэродромам отсиживались и наши, и фрицы), а в иной день
случалось по несколько вылетов кряду, и в воздухе он проводил времени заметно
больше, чем на земле – о таком он раньше лишь мечтал. Да и летал он нынче не по
одному и тому же малость поднадоевшему маршруту, а в самые разные места,
выполняя разнообразные задания, даже наведался однажды в Таллин в составе звена
прикрытия для самолета «Ли-2», в котором находился командующий авиацией
Балтийского флота.
Кроме того, два дня назад он принял первый в своей жизни
настоящий, а не учебный воздушный бой, чего с нетерпением ждал с самого начала
войны, и вышел из того боя победителем, отправив «Мессер-109» на вечное
свидание с землей. А фриц был не так уж прост, прежде он изрядно потрепал нервы
советскому летчику Котляревскому. Однако из той воздушной карусели живым
выбрался все-таки советский летчик. Хороший повод, казалось бы, гордиться собой
и радоваться, к тому же и начальство объявило благодарность, в эскадрилью звонил
сам начальник политотдела бригады полковой комиссар Изкинд, поздравлял с боевым
крещением и обещал написать о нем заметку в газету. Однако...
Однако все было не то и не так. И дело даже не в том, что он
так и не смог выбраться к матери и сестре в Ленинград, отчего-то в город никого
в увольнительные не отпускали, и не в том, что в первые дни войны он потерял
сразу двух своих друзей – Джабика Бекоева и Жорку Игошева. Война есть война, и
любой солдат, да и любой здравомыслящий человек должен внутренне настраивать
себя на неизбежность потерь. Только вот терять можно по-разному. В войне естественно
погибнуть в бою, но не так, как вышло с двумя его соседями по лейтенантскому
кубрику.
Лейтенант Бекоев погиб при заходе на посадку. Вернулся из
разведывательного полета, и одновременно с ним вернулось со своего задания
звено капитана Шмелева. Бекоев зашел над полосой, заметил совершающую разворот
машину Шмелева, выпустил сигнальную ракету, но Шмелев на нее среагировать не
успел. Две машины, «МиГ-3» и «Ил-16», столкнулись прямо над аэродромом. И обе
расшиблись, что называется, в клочья, без шансов. И даже не было никакой
возможности подбежать, попытаться вытащить кого-нибудь из обломков – почти тут
же после падения начал рваться боезапас.
Вот так вот по-дурацки погибли два отличных летчика. Считай,
только из-за того, что истребители не были оборудованы радиосвязью.
Переговариваться с землей и между собой можно было лишь способами,
изобретенными еще на заре авиации, – покачивать крыльями, выпускать
сигнальные ракеты. Если летишь близко и видишь друг друга сквозь стекло
«фонарей», то можно общаться и жестами, как глухонемые, право слово. И ладно бы
технически невозможно было оборудовать машины радиосвязью!
На следующий день после столкновения в эскадрилью примчались
полковые связисты, привезли с собой огромный ящик с тумблерами и лампочками,
водрузили на командном пункте. В качестве испытуемого выбрали младшего
лейтенанта Мостового. В приборную доску его самолета вмонтировали
радиоприемник, оборудовали его шлем наушниками и скоренько отправили машину в
пробный полет.