– Прорвались! – выдохнул Кум.
Лицо его было страшно подсвечено красными всполохами –
быстро разгоралось подожженное ДПНК...
– Это наш единственный шанс, – шепотом, едва слышно
сказал Спартак.
Но Комсомолец его услышал.
Взгляд в будущее
Декабрь 1945 года, спустя два дня после восстания.
– Сегодня вроде бы чуть потеплее, да, Серега? –
Прохорцев с шумом втянул в себя морозный воздух.
– Это просто вам так кажется. Потому что вчера весь день мы
с вами проторчали на улице и замерзли как сволочи. А сегодня все больше в
комнате сидим, – сказал Калязин.
– Ну нет чтобы согласиться с начальством. Сказал бы:
воистину так, товарищ полковник, как всегда вы правы.
– Брали бы с собой Садовникова, он бы вам умело поддакивал.
Куда мне до него.
– Ишь как осмелел, майор. Знаешь, что без тебя в этом деле
не обойтись.
– Не обойтись, Аркадий Андреич, – на полном серьезе
сказал майор Калязин. – Дело уж больно тонкое. Прямо как весенний лед:
того и гляди под ногами проломится, и ухнешь в ледяную воду. Бунт в лагере –
само по себе событие не рядовое, а тут уже не бунтом пахнет, тут восстанием
пахнет. А это, сами понимаете, уже совсем другой коленкор с совсем другими
оргвыводами, головушки могут полететь вплоть до самого верхнего верха...
И последнее во многом зависит от того, как мы с вами эти события отразим.
Тут надо сработать аккуратненько, а не по-садовниковски – топором и зубилом.
Надо отразить так, чтоб к нам с вами претензий ни у кого не возникло. Например,
претензий за некачественно проведенное расследование или неправильную
квалификацию деяний, чтоб мы в любом случае в стороночке остались и оттуда бы
наблюдали за развитием истории...
– До Нового года бы успеть отразить, – проворчал Прохорцев. –
Не то нас самих, знаешь ли, топором и зубилом.
Полковник и майор направлялись к уцелевшему
административному корпусу, шли от солдатских казарм, возле которых стояла
полевая кухня и где они только что отобедали прямо-таки по-суворовски – щами да
кашей. Остановились на краю бывшего лагерного плаца. Захотелось перекурить на
свежем воздухе. Еще насидятся в прокуренном помещении.
От сгоревших бараков тянуло гарью. Зеки сожгли три барака.
Два сожгли ночью, сожгли просто так, в отместку непонятно кому, от злости. А
один сожгли под утро, прежде снеся в него все трупы – и заключенных, и
лагработников. Устроили большой погребальный костер. Понятно, проделано это
было с умыслом – чтоб затруднить выяснение, кто погиб, а кто в бегах. Сейчас
солдаты как раз работают на пожарище...
Полковник Прохорцев и майор Калязин курили, глядя на
перепачканный кровью снег. На плацу еще валялись никем не убранные ушанки,
варежки, какие-то непонятные обрывки, несколько испачканных кровью алюминиевых
мисок.
– Так, может, на самом деле зеки-бунтари прорвались через
шлюз благодаря Иуде? – задумчиво проговорил Прохорцев.
«Иудой» они договорились называть между собой начальника
оперчасти лагеря. Можно сказать, присвоили ему оперативный псевдоним.
– Не-а, – помотал головой Калязин. – Он тут ни при
чем. Думаю, все было в точности так, как нам сегодня рассказал гражданин
арестант. Так совпало. Чудовищная нелепая случайность. Шлюз был открыт,
поскольку в него заходил возвращающийся с работ отряд. А отряд возвращался так
поздно, уже по ночи, потому что сломался грузовик, который должен был привезти
его к вечерней поверке, и отряду пришлось идти в лагерь пешком. Случайность,
роль которой в человеческой жизни почему-то всегда умаляется. А между тем,
Аркадий Андреич, вся мировая история стоит на случайностях. Наполеон перед
Ватерлоо выпил лишнего или переел на ночь, встал наутро с больной головой и
проиграл важнейшую из своих битв.
– Любишь ты, майор, изъясняться красиво и... –
полковник многозначительно взглянул на подчиненного, подняв вверх пальцы с
зажатой в них дымящейся папиросой (вообще-то он курил «Казбек», но забыл свои в
кабинете Кума и вынужден был стрельнуть у подчиненного). – И опасно
изъясняешься. Правда, у тебя хватает ума не повторять этого никому другому,
кроме меня, что, как говорится, выгодно тебя характеризует. Но и при мне
рекомендую высказываться поаккуратнее. Ты вот лучше скажи, раз такой умный,
почему конвой не выгнал отряд за периметр и не закрыл шлюз? Как ты это себе
видишь?
– Исходя из того, что говорили сегодня на допросах эти двое,
я рисую себе такую картину, – Калязин в несколько частых и сильных затяжек
раскурил затухающую папиросу. – В шлюз заводят отряд. Как раз в этот
момент толпа зеков несется к ДПНК. Вопли, крики. Зеки идущего с работ отряда
видят это, слышат что-нибудь вроде: «Бей легавых! Бунт, ребята!» – вдобавок
часть бегущей толпы сворачивает к шлюзу. Конвой пытается запереть шлюз, но
кто-то из застрявшего в шлюзе отряда первым кидается на конвой, за ним
срываются остальные. И всё, уже никакими выстрелами зеков не остановить, прут
на пули, как объевшиеся мухоморов викинги, прут по упавшим, по подстреленным
товарищам. Сминают конвой, завладевают оружием. Оружия у них, конечно, не
густо, но это же оружие, и оно придает им еще больше решимости. Они несутся к
арсеналу... Да что ж такое!
У майора снова потухла папироса, на этот раз пришлось
доставать зажигалку (немецкая трофейная – Калязин некоторое время служил в
Германии, в особом отделе) и снова прикуривать.
– Нам еще предстоит выяснить, сколько солдат было в оружейке.
Хотя много быть не могло, – пряча зажигалку в карман шинели, продолжил
Калязин. – Зато у них было оружие, вдобавок вышкари организовали
заградительный огонь из пулеметов. Все это заставило зеков залечь. Завязывается
перестрелка. Черт его знает, чем бы это все закончилось, если бы не наш
Иудушка...
– Зеки собирались поджечь оружейку и всех спалить. Так бы и
поступили, наверное, – кивнул Прохорцев. – Правда, не факт, что
получилось бы. Сегодняшний номер первый утверждает, что подпалить предлагали
фронтовики, а номер второй говорит, что это были суки...
– Суки быть никак не могли, – уверенно сказал
Калязин. – Они находились в своем бараке, готовились встречать воров. И
присоединились к бузящим позже...
– Вот тут в этой связи для меня целых два непонятных факта.
Может, ты мне их разъяснишь, раз такой умный, – Прохорцев замысловато
крутанул рукой, и недокуренная папироса выпала из его пальцев, что, впрочем,
нисколько полковника не огорчило. – Факт первый. Как так получилось, что
бунт, направленный против сук, тут же повернулся против лагработников?
– Ну это как раз мне совершенно понятно, – сказал
Калязин. – Заводилы из воров на плацу орали, что опера-де натравили на них
сук, что не успокоятся, пока всех воров не перебьют, но они, мол, не бараны на
заклании, и все в таком духе... Словом, друг друга заводили, распаляли,
доводили до истерики, все же были в крови, а вид крови всегда пьянит и
будоражит... И вот появляются лагработники. Достаточно было кому-то первым
сорваться с места. Этим «кем-то», как показал первый допрошенный нами сегодня
зек, стал Марсель... Он и орал: «Воры, где ваша слава!» – бросился на наших...
Так это и было.