Но Бог, казалось, услышал мои молитвы. Правда, с опозданием в двадцать два года, но лучше ведь поздно, чем никогда.
Несколько следующих дней пролетели незаметно. Я попросила отгул у начальника и, когда он спросил о причине, ответила правду.
– Я встречаюсь с сыном, – сказала я тихо-тихо, боясь сглазить.
– Мне казалось, у вас дочери, – удивился он.
Тогда я рассказала ему, как у меня отняли сына, а он слушал, внимательно глядя на меня. Сначала я подумала, что он сердится, и никак не могла понять почему. Но он не сердился. Вопреки моим ожиданиям, он положил руку мне на плечо, улыбнулся и сказал твердо:
– Конечно, вы можете быть свободны в среду. От всего сердца желаю вам удачи.
Нужно было купить новое платье. Я хотела выглядеть как следует, правда, не совсем понимала, что это значит. Мне приглянулось темно-синее платье, оно не очень старило меня, но и на молодую девушку я в нем тоже не была похожа: в конце концов, я же не свидание собиралась, а на встречу с сыном.
И вот долгожданный день настал. Я не могла ни есть, ни спать. Это была не просто среда, а Среда с большой буквы!
Встреча должна была состояться в другом городе, так сказать, на нейтральной территории. Даниэль подвез меня туда: сама я при всем желании не смогла бы в тот день сесть за руль. Подъехав к названному мне загодя зданию, мы поднялись в офис. Джека еще не было, и в ожидании мы обменялись парой фраз с социальными работниками. Внезапно я почувствовала, что мой сын вошел в здание. Не знаю, как это получилось, но я не сомневалась, что он близко.
– Он здесь, – сказала я, – я чувствую.
Дверь открылась, и я увидела сына. Он стоял прямо передо мной.
Я не могла пошевелиться и просто смотрела на него. Это было самое странное чувство, какое мне доводилось испытывать. Джек походил на обеих моих дочерей сразу, словно лучшие их черты чудесным образом воплотились в нем. Он был выше меня, повыше, чем Люси, с такими же, как у нее, темно-каштановыми волосами. На нем были модные джинсы и абсолютно новая рубашка. Я не могла поверить своим глазам: мой сын, Джек, стоит передо мной. Всеобщее волнение буквально повисло в помещении.
Он не сразу посмотрел на меня. Сначала Джек взглянул на представителей социальных служб, потом перевел взгляд на Даниэля. Я не нравлюсь ему? Он жалеет, что пришел?
Наконец его подвели ко мне. Даниэль встал и пожал Джеку руку.
Что можно сказать человеку, которого не видел столько лет? Я не знала, я не могла говорить. Джек сел рядом со мной и представился.
Он думает, я не знаю, как его зовут?! Но ведь я сама дала ему имя!
Специально для нашей встречи я подготовила небольшой фотоальбом. Несколько первых страниц были посвящены мне: снимки дома, моего мужа, собак. Потом шли фотографии дочек. Увидев своих сестер, Джек заплакал.
– Я впервые вижу кого-то, на кого я похож, – сказал он сквозь слезы. – Я словно в зеркало смотрюсь!
Мне хотелось прижать его к себе и никогда не отпускать. Но я боялась. Боялась самой себя и вновь обретенного сына. Нельзя прикасаться к нему. Это будет слишком сильное переживание для нас обоих.
Я уже пообещала его приемному отцу, что после этого, единственного, свидания больше не буду искать встреч с Джеком. Я опять, не подумав как следует, взяла на себя глупое обязательство! Было бы просто жестоко по отношению к сыну обнять его и снова исчезнуть из его жизни.
Джек плакал, а я просто сидела рядом.
Потом я показала ему свою фотографию, когда была беременна им, и несколько его детских снимков, которые успела сделать, прежде чем его забрали.
Джек вздохнул и сжал мою ладонь. Мне показалось, что время остановило свой бег: я тонула в нежно-голубых глазах сына, совсем как двадцать два года назад, когда он только появился на свет. Мы почти не говорили: что уж тут объяснишь словами? Мы молча сидели, взявшись за руки. Я не плакала. Джек, наверное, подумал, что я черствая. На самом деле я уже много лет не плакала о сыне. Приучила себя. Воспоминания о его рождении и о расставании с ним я запрятала в самый дальний уголок сознания и заглядывала туда лишь изредка.
Вместо того чтобы плакать, я стала рассказывать ему все, что он, наверное, хотел узнать.
Я потеряла ощущение времени, мне одновременно казалось, что я общаюсь с Джеком всего несколько минут… и что наша встреча длится уже целую вечность. Тут один из соцработников сказал, что ему нужно закрывать помещение и сдавать ключи вахтеру. Взглянув на часы, я с ужасом увидела, что уже полночь. Мы вышли на улицу. Даниэль предложил подбросить Джека до дома. Джек отказался. Мы по-прежнему держались за руки и не могли найти слов для прощания. Не помню точно как, но вдруг он оказался у меня в объятиях. Мои руки так скучали по нему! Как только я могла отпустить его тогда! Джек снова заплакал.
– Пожалуйста, возьми меня с собой, – проговорил он жалобно.
Не нужно было отпускать его в ту ночь. Я должна была прижать его к себе и никогда не отпускать. Теперь я это знаю. Как же я жалею, что сдержала обещание, данное его отцу. Надо было взять с собой сына, но я не взяла.
Потому что дала обещание.
– Тебе нужно ехать домой, – сказала я. – Я дала слово твоему отцу.
И стала мягко отталкивать сына от себя, избегая смотреть на него. Он судорожно всхлипывал.
Что он тогда подумал? Что он мне не нужен? Что мне все равно? Не знаю. Я в тот момент думала лишь о том, что нельзя давать волю чувствам: мой сын испытывал отчаяние, а я должна была сохранять внешнее спокойствие. Как же это было мучительно! И все из-за дурацкого обещания.
Я по наивности решила, что, если сдержу слово, приемный отец Джека разрешит нам встретиться снова. Я надеялась, он поймет, что я не представляю угрозы и что общение со мной очень важно для Джека, нашего «общего» сына. Я объяснила все это Джеку, и он согласился пойти домой. Сердце мое разрывалось. Все прошло не так, как должно было пройти, не так, как я хотела.
Прощаясь, Джек спросил, можно ли ему позвонить мне. Я сказала, что если отец разрешит, то да, конечно, можно. Мне хотелось закричать: «Да! Пожалуйста, обязательно позвони!»
Меня трясло от переизбытка чувств, когда я смотрела, как мой сын, вот уже второй раз в жизни, удаляется от меня, сопровождаемый социальным работником.
Та ночь была одновременно худшей и лучшей в моей жизни. Запоминается ведь не только хорошее. Воспоминания бывают счастливые, плохие и ужасные. Хорошим было то, что у меня родился чудесный мальчик, плохим – то, как его забирали, а с ужасом я вспоминала боль утраты, которая так и не прошла за двадцать с лишним лет. Когда Джек уехал домой, воспоминания нахлынули и накрыли меня с головой.
Не помню, как мы с Даниэлем доехали до дома. Помню только, что очень ослабла и всю дорогу меня бил озноб. Истерики не случилось, и это радовало, но, тем не менее, чувствовала я себя отвратительно. Несмотря на столь поздний час, Люси была на ногах: ей не терпелось узнать, как все прошло. По моему виду она быстро поняла, что я не в настроении, и пошла спать.