Мария Магдалина - читать онлайн книгу. Автор: Густав Даниловский cтр.№ 31

— Равви, прости, — простонал Иуда побелевшими губами.

Иисус долгое время молчал, наконец, с видимым усилием произнес:

— Прощать всегда и все я должен… Но, Иуда, добрый человек из сокровищницы своего сердца выносит доброе, а злой человек из злого сокровища выносит злое. Разве ты хочешь всегда сопровождать меня, как тень сопровождает каждый свет? Из мрака своей души ты спрашиваешь меня, а если бы ты видел, то знал бы, что я смотрю на Марию только с восторгом.

После этого Иуда несколько притих. Его недовольство Марией и Иисусом притаилось, да и вскоре другие вопросы и хлопоты заняли его голову, вечно что-то обдумывающую.

Приближался месяц Низан, или апрель, в который приходился праздник Пасхи. В эти дни стекались в Иерусалим со всех концов, из самых дальних стран, все верные, чтобы провести праздник в святом городе и принести в жертву храму по крайней мере полсикля с человека.

Это пилигримство, освященное вековым обычаем, считалось почти долгом каждого верующего еврея. И вот задолго еще, за две недели до срока, начались приготовления, пока, наконец, не двинулись в путь почти все местные жители; обезлюдели почти все поселки, и по дорогам поднялись облака пыли, Иисус, несмотря на все напоминания Иуды, как будто бы и не собирался в Иерусалим. Необычно молчаливый, задумчивый, он стал по целым часам исчезать куда-то и возвращался потом печальный, как бы угнетаемый чем-то.

Иуда терял всякое терпение, встревожились и апостолы, покинувшие обычные занятия и ежеминутно ожидавшие приказа равви отправиться в путь. Наконец, когда оставалось всего только десять дней до праздника и наступила самая пора тронуться в путь, они однажды собрались вокруг учителя на берегу озера.

Был теплый и ясный вечер. Пылающие звезды ярко виднелись на небе и, утопая в лазурной глубине, мигали оттуда, словно очи неведомых созданий. По ряби озера переливался холодный свет луны. Вокруг царила глубокая, невозмутимая тишина и какой-то торжественный покой. Иногда только слышался всплеск рыбы, да журчание волны, и снова наступала тишина, такая неизмеримая, такая глубокая, что замирало всякое слово на устах.

Иисус любовался далью и звездами. Его бледное лицо в лучах месяца, казалось, сияло каким-то нездешним светом. Позади него виднелся словно выкованный из мрамора страдальческий профиль Марии, которую мучило смутное, но страшное предчувствие надвигающейся грозы. Ученики тоже испытывали такое чувство, что приближается решающий момент, и с некоторым страхом всматривались в необычное, изменившееся лицо учителя.

Вдруг Иисус тяжело вздохнул, встал, и невольно вслед за ним поднялись все.

— Возвратимся в Иерусалим, — проговорил Иисус. — Время мое пришло уже. Идите и приготовьтесь. Мы тронемся в путь уже сегодня. Идите, отчего же вы стоите?

— Идем! — громко воскликнул обрадованный Иуда, у которого сразу зароились в голове сотни планов и проектов. — И так уже мы явимся последними.

Мария не в состоянии была двинуться с места — в голосе Иисуса она уловила какой-то зловещий оттенок. Она с трудом тронулась с места и подошла к учителю.

— Не ходи, — зашептала она умоляюще. — Не ходи туда, не ходи… — Она судорожно хватала его за руки.

— Должен.

— Не ходи, — застонала она и схватила его за плечи.

— Должен, Мария, — повторил он глухо.

А когда она почти без сознания, обезумев от горя, приникла к нему и, рыдая, прижалась к его груди, то почувствовала на своих волосах, на лбу легкое прикосновение его уст.

И этот легкий поцелуй, словно капля, упавшая с пылающей, погребальной свечи, скатился по ее груди и запал глубоко огнем в растерзанное горем сердце. Замолкли, как овеянные ветром, все мысли, охватила ее тишина ночи, она почувствовала свежесть падающей росы, и ее помертвевшую голову окутало, словно саван, могильное спокойствие.

Со всех сторон света стекались в Иерусалим толпы народа, шли не только постоянные обитатели Палестины, но и рассеянные по далеким странам и морям верные из Александрии, Финикии, Идумеи, из греческих колоний, из столицы мира — Рима. На всех дорогах была давка и суета, воздух был полон золотистой пыли.

Временами создавалась настоящая запруда из людей и животных и много было людских криков, призывов, мычания скота, ржания лошадей, блеяния овец, а посреди этой суетливой толпы невозмутимо шагали целые вереницы важных спокойных верблюдов, караваны купцов, желающих выгодно продать свои товары в святом городе. Уже задолго до Иерусалима начинались ряды столиков — лавчонки мелких торговцев, охрипшими голосами расхваливавших товары свои. Местами были выстроены целые деревянные палатки странствующих фокусников, шутов, торговцев амулетами, таинственные шатры шарлатанов — восточных чернокнижников и гадателей. В этой серой толпе, преимущественно шедшей пешком, обращали на себя внимание пышные свиты разбогатевших на чужбине иудеев в роскошных плащах, с шелковыми шнурами для завязывания покрывала вокруг головы. Одни из них ехали на кротких мулах, окруженные рабами, других несли на носилках. Нередко встречались фарисеи, особыми обетами утруждавшие себя во время пути. Так, например, кривоногий Никирит нарочно волочил ногами, спотыкаясь о каждый придорожный камень, Медукия шел значительно перегнувшись вперед, Шикми изогнув дугой спину, а так называемый «Фарисей», с окровавленным челом, — для того, чтобы избежать соблазна, двигался вперед с закрытыми глазами, благодаря чему при столкновении часто падал, разбиваясь до крови.

Иисус и ученики шли быстро и слились с толпой лишь после Иерихона в том месте, где уже виднелись гигантские башни Иерусалима, построенные Иродом Великим. Апостолы любовались башнями, рисовавшимися на фоне неба, а Иуда с наслаждением смотрел на толпу; особенной радостью наполнял его вид многочисленных отрядов рослых галилейских пастухов, вооруженных пращами, с запасами камней в мешках. Некоторые из них, одетые в кожу или бараний мех волосами наружу, с обнаженными до колен крепкими икрами, голыми мускулистыми руками, с толстыми посохами, производили очень дикое впечатление. Но зато все они были ревностными сторонниками Иисуса.

Увидав учителя, они все стали уступать ему дорогу, приветствуя его восторженными кликами, называя его Сыном Божиим, Спасителем, Пророком. Каждый раз, когда приветствия эти были особенно многочисленными и громкими, Иуда весь вспыхивал гордым радостным румянцем, радовались и апостолы. Один только Иисус не радовался общей радостью. Он, правда, ласково улыбался им в ответ, но в этой улыбке видна была печаль, и часто, словно желая избегнуть радостных знаков внимания, он сворачивал на полевые тропинки, а по мере приближения к Иерусалиму стал все чаще и чаще напоминать о неизбежности жертвы, предвещать муки, кровь и смерть.

Серьезнее всего он говорил об этом со старым Петром, а тот с тревогой поверял свои сомнения самому дельному, по его мнению, из апостолов — Иуде. Но Иуда успокаивал его и радовался в душе, полагая, что Иисус решился, наконец, на борьбу, на пролитие крови и притом в самый удобный момент, когда склонная ко всякому возбуждению экзальтированная толпа и в особенности его жаркие сторонники переполняли город. Он еще более утвердился в своих предположениях, когда подметил предусмотрительность Иисуса, который, по-видимому, думая обмануть бдительность священников, не вошел в Иерусалим через главные ворота, а обошел город и направился в Вифанию, словно намереваясь напасть на врага сверху, с горы, захватив его врасплох.