— До завтра, Криста. Будь осторожна с ними.
Она улыбнулась:
— Это им следует быть осторожными.
И вернулась обратно в аптеку.
Встречать кардинала Урбана я планировал не выбираясь из дома. Окна моих комнат выходили на центральную городскую улицу, по которым должна проехать торжественная процессия, так что я был обеспечен неплохим зрительским местом.
Пугалу тоже было интересно поглядеть. Оно торчало здесь с самого утра, впрочем, не без дела. Вчера вечером одушевленный спер в какой-то лавке деревянную марионетку, за что ему пришлось выслушать нотацию от Проповедника, так как «какой-то ребенок теперь лишился радости». По мне, какой-то ребенок избежал ночных кошмаров, кукла выглядела чудовищно — гротескная копия человека с чуть вытянутой головой, широченными руками и бочкообразной грудью. Раскрашена она оказалась ничуть не менее бездарно, чем вырезана: глаза разной величины, губки бантиком, солома вместо волос.
Пугало проявило творческую жилку, чуть подправив все, что нужно, серпом. В итоге игрушка обрела характерную и знакомую зловещую ухмылочку.
— Прелестно, — оценил Проповедник. — Теперь можешь привязать к ней веревочки и корчить кукловода из Литавии.
Пугало действительно привязало веревочку, но лишь одну, и за шею. Затем извлекло из кармана мундира клочок атласной ткани, иголки, нитки и за полчаса сварганило одежонку. Оно разве что не насвистывало от удовольствия, наслаждаясь рукоделием. Когда все было готово и кукла повисла под потолком, Проповедник осторожно изрек:
— Святой Витт и все его пляски! Мне одному кажется, что эта штука похожа на кардинала? Оно теперь высунет ее в окно и будет махать при всей честной компании?
На столь сложный вопрос у меня ответа не нашлось. И Проповедник внес очередное предложение:
— К чему вся эта суета, Людвиг? В твоей сумке целых два проклятых камня. На кой черт нагревать кардинала на еще один?
— Ну, «нагреть» его высокопреосвященство еще надо суметь. Впрочем, я не недооцениваю силы Вальтера. Он может провернуть нечто подобное.
Проповедник скорчил мину, став похожим на заморскую обезьянку:
— Ты сам себе противоречишь, Людвиг. То «не сумеет», то «может». Почему бы тебе все-таки не отдать им то, что у тебя есть, и не впутываться в серьезные неприятности? В Риапано живут опасные люди. Стоит ли перебегать им дорогу?
— А ты задумывался, что случится, когда заговорщики получат камни?
Он развел руками:
— Я не знаю.
— В том-то и беда. Быть может, они уберут меня как лишнего свидетеля, быть может, Кристину. Я хорошо успел узнать колдуна. Отдавать в его руки то, что он хочет, — опасно. Потяну время.
Старый пеликан рассеянно вытер кровь со щеки, отчего та не стала более чистой:
— Это несколько не по законам Божьим, и тебе, наверное, странно слышать подобное от меня, но, если он так опасен, почему бы просто все не завершить? Взять пистолет и разнести ему голову? Хотя бы за то, что из-за него ты провел в подземной камере пару месяцев и едва не отдал Богу душу.
— Вообще-то отдал, и, если бы не София, я бы с тобой сейчас не разговаривал, — напомнил я ему. — Я думал над этим, но меня останавливает то, что у него есть ценное знание о темном кузнеце. Столь важные сведения могут быть полезны для Братства, а пуля, друг Проповедник, раз и навсегда поставит точку. От трупа очень тяжело что-нибудь узнать.
— Да живым-то он тоже тебе много не расскажет.
— Посмотрим. Я думаю о том, что бы случилось, если бы Вальтер получил глаз серафима? Отдал минерал кузнецу? Выманил его и убил, как он говорит? Или же познакомился и попытался использовать мастера в своих целях? Но самый главный вопрос, который не дает мне покоя, Проповедник, как он свяжется с этим неуловимым неизвестным человеком?
Тот аж подскочил:
— Ты намекаешь, что он знает, куда следует отправить весточку, чтобы кузнец назначил встречу!
— Именно.
— И хочешь выследить его связного.
— «Связного»? Проповедник, где ты услышал это слово?
— В борделях, — небрежно махнул он. — Там шпионов не меньше, чем шлюх. Во всяком случае, в некоторых. Порой такие разговоры ведутся, что я жалею о своей смерти и о том, что некому продать чужие тайны. Да и греховно это. Так насчет истории с Урбаном. Как я понимаю, у тебя есть план?
— Его наметки. — Я посмотрел на куклу, медленно крутящуюся под потолком.
— Ну ясно. Из тебя слова не выжмешь. Ты хуже шпиона. Они хотя бы болтают.
Я рассмеялся.
— А Кристина? С ней-то как? Я что-то не вижу, чтобы ты спешил вернуть ей пропажу.
— Она рассталась с кинжалом по доброй воле. Думаю, что проживет без него еще какое-то время. До тех пор пока все не кончится. Иначе, боюсь, вновь пожертвует им ради непонятных высших целей, и рядом уже не окажется меня для того, чтобы вернуть его.
— Разумно, хотя и несколько жестоко… О! Кажется, начинается!
Я распахнул окно, так как тоже услышал трубы горнистов.
Обе стороны улицы были запружены народом.
— Как будто дядюшка твоей ведьмы приехал, а не кардинал, — услышал я возле уха полный скептицизма голос Проповедника и ответил:
— Слава об Урбане бежит впереди его. Многие считают его едва ли не святым, оплотом веры и будущим Папой. Хорошая репутация, правильные поступки, всенародная любовь. Он лучший праведник из тех, что есть в Церкви на данный момент. Никаких скандалов, взяток, подкупов, убийств и прочего. Лишь вера, а реальная вера, как ты помнишь из нашей прошлой беседы на эту тему, заражает людей.
— Даже таких, как ты? — поддел он меня.
— Любых.
Процессия выглядела внушительно и серьезно. Впереди маршировала рота кантонских наемников, находящаяся на службе города. В парадных золотистых кирасах, шлемах с плюмажами, с серебряными алебардами на черных древках. Они выглядели ярко, словно рождественская игрушка, и их праздничная одежда сильно отличалась от той кожи, шерсти и стали, в которых они предпочитали не радовать толпу, а убивать ее.
За ротой наемников следовала кавалькада почетных жителей города и благородных господ. В дорогих одеждах из бархата, меховых шубах, они пытались перещеголять друг друга. Высшее духовенство выглядело чуть скромнее, но ненамного. Местные клирики для встречи дорогого гостя достали свои лучшие наряды. Кардинал Урбан на фоне встречающей делегации выглядел настоящим скромнягой — широкополая алая шляпа, красная сутана из хорошей шерсти, на плечах пелерина из меха белого кролика.
Я впервые видел человека, которого когда-то спас. Ему оказалось около семидесяти, но для своего возраста он отлично держался в седле. Осанка, посадка головы и то, как уверенно и спокойно он правил жеребцом, говорили о том, что сил этому человеку не занимать, несмотря на внешнюю худобу, бескровные губы и запавшие глаза. Наверное, в молодости у него было приятное лицо, но сейчас создавалось впечатление, что я смотрю на старую хищную птицу.