Внезапно меня обуяла страшная злость на Фрица. Почему он не мог, как любой нормальный отец, просто подарить деньги своим детям?
– Но пари еще не выиграно. Полгода куда более долгий срок, чем может показаться на первый взгляд, – произнес доктор Бернер.
– Еще какой долгий для некоторых! – прошипела я.
Фриц посмотрел на часы.
– Уже половина шестого. Скоро наступит час «икс», вам не кажется?
– Time to say good-bye,
[13]
– пропел Рюккерт, и это прозвучало диссонансом с его жестким, скрипучим голосом.
Четыре господина с нескрываемым любопытством наблюдали, как мы прощаемся со своими супругами. Я снова была готова расплакаться.
– Мы увидимся завтра утром, – произнес Штефан.
– Дааааа, – прохныкала я.
Эвелин крепко держала за уши своего плюшевого зайца, пока Оливер обнимал ее. Параллельно с этим она не упустила случая в очередной раз сделать мне больно.
– Запомни, Оливия: никогда не следует протирать мраморную плитку содержащими уксус растворами!
– Изо всех сил постараюсь этого не забыть.
Нет, похоже, я – единственный человек, которому было по-настоящему плохо.
– Пойдем, Блуменкёльхен, – произнес Оливер, загружая мой чемодан в «ситроен». – У меня на ужин лазанья с овощами.
Мое лицо немного просветлело.
– Ха, становится напряженно, – произнес экс-директор банка Шерер, и по его лицу расплылась довольная улыбка. – Как хорошо было бы еще раз стать молодым.
Оливер запустил мотор. У меня возникло ощущение, что я сижу в тракторе. То, что этот драндулет вообще был способен двигаться, казалось неслыханным чудом.
Штефан и четыре пожилых господина кивнули нам на прощание. Эвелин не сделала даже попытки. Она крепко прижимала к себе плюшевого зайца, а на лице застыло выражение, будто у нее одновременно разболелись все тридцать два зуба.
Пентхаус, где жили Оливер и Эвелин, был еще шикарнее, чем в моих воспоминаниях. Помимо роскошной ванной комнаты, имелись две маленькие комнаты, отдельные спальни Оливера и Эвелин, гостевая комната и рабочий кабинет, в котором мне предстояло жить. Оставшаяся площадь представляла собой огромное стометровое помещение, в котором, разделенные небольшой перегородкой, находились великолепная кухня и столовая. Потолок отражался в темно-сером полу, словно в полированном граните. Мебели в столовой было не слишком много: две маленькие эксклюзивные софы кремового цвета рядом с таким же столиком, письменный стол в античном стиле и обеденный стол в стиле монастырской трапезной, вокруг которого расположилось восемь стульев от Филиппа Старка. Стены также имели кремовый оттенок и были абсолютно пусты. Лишь над письменным столом висела небольшая картина, нечто абстрактное в тех же серо-кремовых тонах. Сидя на маленьких диванчиках, можно было смотреть на огромный плоский экран, смонтированный на противоположной стене. Те, у кого дома были такие телевизоры, не нуждались в походах в кино. Сами же домашние кинотеатры, насколько я имела представление, были безумно дороги. Оливер и Эвелин, похоже, и вправду страдали своего рода манией тратить баснословные деньги на совершенно ненужные вещи. А вот к таким милым мелочам, как вставленные в рамки семейные фотографии, комнатные цветы, подушечки, статуэтки, они, видимо, были равнодушны. Тем не менее, в целом было не столь уж неуютно, как можно представить поначалу. И именно потому, что здесь не наблюдалось такого персонифицированного уюта, я не почувствовала себя в этом доме словно захватчица. А аромат лазаньи, доносившийся из кухни, также не испортил моего настроения. Я распаковала чемодан, немного побродила по квартире, водрузила свою косметику и парфюмерию на отведенную в ванной полочку. Здесь у каждого была своя «косметическая» зона. Та, что относилось к Эвелин, была чисто убрана и пуста, на полочке Оливера я насчитала пять флаконов с туалетной водой. Это могло означать, что он либо равнодушен к такого рода вещам, либо ничего, кроме этой воды, не получал от Эвелин в подарок на Рождество, а пользоваться парфюмом не хотел. Штефан был в этом плане совсем другим. Он каждое утро купался в ванне с разной пеной, а потом освежал себя хорошей дозой туалетной воды.
Я запустила все десять пальцев в волосы (справиться с ними расческой было возможно, лишь когда они были мокрыми, и с каждой минутой высыхания причесывать их становилось все труднее) и решила немного обновить тушь на ресницах. Чтобы сказать что-то приятное о моем внешнем облике, следовало обратить внимание именно на ресницы: они были феноменально длинными и густыми. Элизабет всегда говорила, что готова отдать за такие ресницы жизнь. И я была рада, что в моем облике есть хоть что-то, что заставляло обращать на себя внимание.
– Ты уже можешь накрывать на стол, – сказал Оливер, когда я вышла из ванной. – На открытом воздухе, если тебе не холодно.
– Нет. Я всегда любила эти долгие, полные свежести весенние вечера. Ведь есть ощущение, что впереди у тебя целое лето.
На просторную лоджию выходили огромные, до пола окна. Здесь стояла лишь большая напольная ваза, подаренная мной семейству Оливера на новоселье. Уже начинало смеркаться, но даже приглушенный свет сумерек не мог скрыть скудость убранства лоджии. Я принялась накрывать стол из тикового дерева, одиноко стоявший в центре под большим зонтом. Так как я не смогла сразу найти ни скатерть, ни салфетки, то очень обрадовалась, когда краем глаза заметила в шкафу для посуды садовый подсвечник со свечой. Подсвечник был изготовлен из стекла пастельных тонов, и мне почему-то подумалось, что он также был в этом доме подарком. И скорее всего от Катинки. Совершенно очевидно, что сама Эвелин никогда бы не решилась нарушить стиль своего дома, привнося в него такие бестолковые мелочи. Впрочем, здесь она была права. Я, как правило, тоже всегда убирала подарки Катинки подальше в шкаф. Но для украшения пространства вне дома вещица очень даже годилась.
Впрочем, несмотря на свет свечей, место для ужина выглядело не лучше, чем крытая парковочная площадка. Тем не менее, мы находились на самом верхнем этаже самого высокого корпуса в здании, и выше нас было только небо со звездами. В сумерках силуэты высотных зданий в центре города и телебашня, казалось, приблизились. Вид, пожалуй, наилучший, который можно было себе представить из окон дома в большом городе. Для меня, привыкшей жить в окружении зелени, это было, конечно, слишком. Я была далека от городской жизни.
Присутствие садового светильника, казалось, понравилось Оливеру.
– Уютно, – произнес он, выходя на лоджию с лазаньей. – Ты привезла эту штуковину с собой из дома?
– Нет, – ответила я. – Это ваша вещь.
Что же касается уюта в моем представлении, то это было нечто совсем другое. Лазанья, впрочем, выглядела очень достойно. Оливер открыл бутылку вина. И мне показалось, что я очень долго не ела такой вкусной пищи. Все эти полуфабрикаты, приготовленные в микроволновке, с течением времени стали казаться одинаковыми на вкус.