Арысь-поле - читать онлайн книгу. Автор: Анна Ривелотэ cтр.№ 3

Однажды женщина отлучилась на рынок, и орех выкопала кошка, зацепившись коготком за жесткий жилистый стебель. Вернувшись, хозяйка обнаружила, что крошечный Ореховый Соня, белесый, полупрозрачный, с узкими жаберными щелями, с большими навыкате глазами, затянутыми плевой, судорожно бьется в горшке, весь в налипших крупицах земли. Кошка шипела, выгнувшись дугой. Не зная, что делать, боясь взять в руки хрупкого Соню, женщина в панике металась по дому. Потом налила в стакан физраствора для линз, послюнявила пальцы и коснулась малыша. Скользкий Соня прилип к пальцам, и она осторожно стряхнула его в стакан. Сперва детеныш пошел ко дну, но на середине вдруг завис, помавая недоразвитыми ручками, как плавниками. Женщина наблюдала за Ореховым Соней не отрываясь; в ее душе боролись умиление и омерзение; точнее, не боролись, а перекатывались одним тошнотворным слезоточивым комком. Соня разевал безгубый роток; если приглядеться, можно было заметить его тоненькую хорду и даже голубоватые веточки сосудов. Сыночка, подумала женщина. Нежность подкосила ее; она опустилась на стул перед стаканом, подперла голову руками и задумалась на часы, не сводя влажных глаз с прозрачной жидкости.

— Сидит?..

— Сидит, родимая. В стакан заглядывает.

— Так не пьет вроде?

— Не пьет. Смотрит только. Тихая. Кто знает, что у ней на уме.

Ангелы пели ей прямо в уши, аккомпанируя себе на цитрах.

Одна девушка пришла с приятным мужчиной в незнакомое кафе поздней ночью и не знала, что заказать. Потому что очень по-московски ходить в какое-нибудь специальное место за чем-нибудь специальным — например, зайти выпить туда, где лучше всего готовят коктейль «Маргарита». Или в определенный день недели где-то потанцевать под особенную музыку. И она растерялась и спросила себе киш лорэн. Объяснила мужчине, что всегда ест киш лорэн, когда растеряна, хоть он ей и не нравится: его повсюду подают одинаково невкусным. Мужчина сдержанно рассмеялся; к слову сказать, ему принесли луковый суп. Они беседовали о чем-то, но мужчина не терял интереса к лотарингскому пирогу. Девушка подробно рассказала, что за тесто и какая начинка, где пробовала его впервые, и пока рассказывала, незаметно доела пирог. И вдруг увидела, как мужчина провожает взглядом последнюю крошку, исчезающую у нее во рту. Во взгляде были какая-то напряженная жадность, тревога и гадливое любопытство. Через секунду взгляд будто потух, потом вновь стал осмысленным, и беседа продолжилась.

Девушка жила неподалеку, ей часто случалось идти мимо этого кафе, но внутрь она больше не заходила. На улице поселился призрак лотарингского пирога. С тем же мужчиной она бывала в другом заведении и тамошнюю стряпню невзлюбила. Он ел, а она тянула сок через трубочку. Как-то он взял куриных крылышек; к крылышкам полагались стебли сельдерея. Девушка любила сельдерей и всегда держала дома, но мужчина, приходя в гости, от сельдерея неизменно отказывался. Поэтому, когда он принялся за крылышки, она непринужденно взяла с его тарелки стебель и стала жевать. Тут же мужчина скверно на нее посмотрел. Она оправдывалась: но ты же не любишь сельдерей? Мужчина глухо зарычал, как кот, у которого отбирают миску: и крылышки я тоже не люблю! Через паузу разговор возобновился, но в воздухе повис призрак сельдерея.

Они продолжали встречаться, часто спали в одной постели, называли друг друга ласковыми именами. Потом раз она пошла в кофейню одна, заказала киш лорэн, но не смогла его есть. Закурила сигарету и молча смотрела непонятно куда. Думала, даже если расстаться теперь с мужчиной, призраки пирога и сельдерея — с ними не расстанешься, они будут приходить и напоминать о нем снова и снова, каким он был вежливым и чистоплотным, с прекрасным чувством юмора, разбирался в старой музыке и модной одежде.

Это случилось за несколько лет до войны, когда абсент еще был, а сальварсана еще не было. Я жила тогда в веселом доме на рю де л’Об; нас было полторы дюжины шлюх всех мастей. В сочельник, понятное дело, был выходной, и те из девиц, у кого еще родители были живы, отправились на Рождество по домам. Смех был смотреть, как они в скромных дорожных накидках и платьях, с зонтами и саквояжами, набитыми гостинцами для детворы, очи долу, семенят через улицу, на которой только вчера торговали собственным задом, — ни дать ни взять девушки с фабрики или прислуга с превосходными рекомендациями. Я вышла проводить Жужу, мою соседку: она хотела навестить свою мамашу на рю де ла Гэте, а я была не прочь прогуляться. Погода была на удивление пакостной, сырой и ветреной. Рождественский снежок не желал падать хлопьями, как положено, а таял прямо в воздухе, превращаясь в холодные плевки. Жужу предложила мне подняться вместе с ней, отогреться у печки, выпить кофе и сладкой наливки, но я отказалась. Сказать по чести, в нашем заведении всегда была такая теснота и толчея, что я старалась не упускать возможности побыть в одиночестве.

Я бродила по улицам, пока от холода не начало ломить уши. Ботики намокли, пальцы почти не сгибались. И вот, когда уже была готова вернуться под гостеприимный кров веселого дома, я заметила, что неподалеку в подворотне лежит человек. Человек был жив, просто мертвецки пьян. Я подошла ближе и признала в нем папашу Ноэля. Бедняга не дополз до своей каморки буквально несколько шагов и теперь ворочался в стылой луже, как упавший на спину жук. Я наклонилась, крепко ухватила его за лацканы битого молью пальто и потянула вверх. Папаша Ноэль сел, потом осторожно перевернулся, встал на четвереньки и продолжил путь. Я открыла перед ним дверь, ведущую под лестницу, где он жил, а потом еще одну — в крошечную комнату без окна.

Эта девушка, Рири, — я знал, что она очень добрая, хотя был с ней едва знаком. Среди шлюх бывают удивительно добрые женщины, я бы сказал — святые, но не могу, язык не поворачивается. Она втолкнула меня в каморку и спросила: «Что же вы, папаша, не запираете дверь? Вас же обворуют!» Эх, было бы что красть в этой вонючей норе. Я спросил: «Рири — это Генриетта?» Она сказала: «Нет, Ривелотэ». И имя-то у нее нехристианское, и лицо вот тоже какое-то.

Я зажгла лампу, стянула с папаши Ноэля мокрое пальто и помогла ему влезть на высокую скрипучую кровать, заваленную тряпьем поверх пыльных тюфяков. Он попросил:

— Открой комод, пожалуйста, дочка, если не трудно. Там в верхнем ящике бутылочка лежит.

— Куда уж вам пить, папаша?

— Да я тебя угостить хочу.

На комоде я вижу фото в картонной рамке. Молодой, лет тридцати, солдат с гладко выбритым лицом и ослепительной улыбкой. Достаю из ящика бутылку, откупориваю, пью. Дешевая мерзость, но согревает. Хозяин кивает на фотокарточку:

— Нравится?