Любовь и другие диссонансы - читать онлайн книгу. Автор: Ирада Вовненко cтр.№ 31

— Не спорю, — Анна с интересом взглянула на Антона. — Любовь нельзя ни искусственно вызвать, ни развить, ни убедительно изобразить. Она возникает по воле судьбы, а не по воле разума…

— Любовь — это качественно новое восприятие объекта обожания: он вызывает восхищение в любом случае. Так продолжается некоторое время, потом восхищение уходит.

— И что остается?

— Ну вы же знаете, — Антон улыбнулся, — у всех по-разному. Горечь, теплые воспоминания, дружба, уважение, неприязнь…

— Это потому, что любовь — эмоция, практически не связанная с разумом. И тут ничего и никогда невозможно предсказать!

— А еще бывает зависимость, — подхватил Антон, — когда после разрыва с дорогим тебе человеком ты не в силах изгнать его образ из своего сознания. И постоянно обсуждаешь, обдумываешь ушедшие в прошлое отношения. Припоминаешь обиды, моменты радости, ведешь мысленно диалоги, рассказываешь всем, кто готов тебя выслушать: «А я ей говорю… а она… а я…»

— Это похоже на похоронный ритуал, когда вместе с покойником сжигали заживо его жену. Отношения умерли — и уносят с собой все, с ними связанное.

— Это вы верно сказали, Анна. Жаль, курить теперь в самолете нельзя, — вздохнул Антон и, подумав, добавил: — Поэтому я ненавижу влюбляться. Сразу становлюсь полным идиотом! С одной стороны — летаешь как на крыльях. С другой — делаешься таким уязвимым… Я гораздо больше себе нравлюсь, когда не влюблен, — циничный, острый на слово, собранный, критично мыслящий… Вроде бы.

— Это верно, — Анна улыбнулась, — острый на слово и критично мыслящий… Мне показалось, вас расстроил наш разговор. Простите, мне неловко, что так получилось.

— Анечка, не вините себя, — Марина Петровна тоже была взволнована, — ведь не зря говорят: «синдром попутчика»! С посторонним человеком всегда легче поделиться.

— И все-таки влюбленность, — Анна замялась, — необходима. Оставаться при этом трезвым сложно. Но отказаться от нее — значит не жить. И лучше быть восторженной и уязвимой, но живой…

— Определенно, люди по-разному на это смотрят: одни видят только проблемы — такие пессимисты, как я; другие — силу и легкость, адреналин… Может, это связано с разными гормонами?

— Нельзя все сводить к гормонам, — Марина Петровна посмотрела на Антона с упреком. Он что-то ответил…

Анна закрыла глаза. Она чувствовала себя усталой, очень усталой.

«Куда подевались мои силы? Вроде бы не тратила их впустую. Но вечерами падаю замертво… и смотрю в потолок. Так и живу теперь — вполсилы, в четверть силы… Так и смеюсь, так и плачу, так и молюсь. Собираю силы по кусочкам — стакан сока, кусочек шоколадки, общение с незнакомым, но приятным собеседником… Ловлю ветер за пазуху, собираю листья впрок… Коллекционирую улыбки встречных. И все зря…»

Встречать их должен был сам Манфред Бёзе. Несмотря на свои шестьдесят лет и высокое социальное положение (Манфред был одним из лучших адвокатов Берлина и возглавлял европейскую коллегию адвокатов), этот высокий мужчина с летящей походкой не только не утратил интерес к жизни во всех ее проявлениях, наоборот — с годами она для него словно набирала обороты. Манфред был добрейший человек, хотя его фамилия — Бёзе — означала «злой». Его родители были простыми рабочими. Ранним утром семья собиралась за круглым столом, на котором дымился ароматный кофе и обязательно были «берлинешпице» — булочки с нежным кремом, наподобие наших заварных пирожных.

Манфред учился отлично и после окончания школы поступил на юридический факультет Университета имени Гумбольдта. Затем успешно делал карьеру в Бундестаге, начав в двадцать шесть помощником юрисконсульта и закончив главным юристом. Воспитал двоих сыновей, которые пошли по его стопам. И вдруг в пятьдесят лет оставил юриспруденцию и создал организацию, которая ставила своей целью развивать культурные связи между Россией и Германией. Манфред вложил в этот бесприбыльный проект большую часть своих сбережений и что гораздо важнее — душу. Воспользовавшись своими обширными связями, снял помещение в историческом центре города, недалеко от памятника Фридриху Великому, во дворце, где, кстати сказать, располагался действующий театр, и регулярно проводил там выставки, в том числе и ту, что привезли Анна с Мариной Петровной.

Когда они приземлились, Марина Петровна занервничала, судорожно вспоминая немецкие слова, оставшиеся в памяти со школьных времен.

— Данке шеен, — чересчур протяжно повторяла она. Шляпка у нее съехала на бок, щеки порозовели, но это только придавало ей обаяния.

Анна недовольно взглянула на себя в зеркальные двери. «Когда же я успела постареть?!» — подумала она. Лицо изможденное, глаза пустые. Надо бы купить красный шарф, психологи утверждают, что красный цвет прибавляет энергии… или красное белье».

— Анечка, где же наш багаж? — суетилась Марина Петровна.

— Не переживайте, тут повсюду указатели, не то что у нас.

Анна изучала немецкий в школе, ее учительница Азольда Юрьевна считалась лучшим педагогом в Орле. Она не только прекрасно владела языком, но еще и знала и любила немецкую культуру. На уроках они переводили стихи Шиллера и песни Марлен Дитрих. «Sag mir wo die Blumen sind, Скажи мне, где цветы», — пронеслось у Анны в голове.

Казалось бы, трагическая гибель родителей должна была заставить ее возненавидеть все немецкое. Но Анна всю жизнь помнила слова дедушки: «Нет плохих народов, есть плохие люди»…

Получив свой скромный багаж, женщины направились к выходу, у которого толпились встречающие. Многие были с табличками. На одной из них кириллицей было написано: ГОСАРХИВ. Ее держал высокий мужчина с гладко зачесанными назад волосами. Он был в дорогом костюме с ярко-лиловым шарфом на шее и производил впечатление очень успешного человека. Женщины подошли ближе, и он, одарив их ослепительной улыбкой, быстро, почти без акцента, произнес:

— Добрый вечер, как я рад! Как рад!

— Вы говорите по-русски! — радостно воскликнула Марина Петровна.

— Чут-чут, — просиял он.

Схватив чемоданы, направился к машине, с поклоном распахнул дверцы и, пока Анна и Марина Петровна усаживались, проворно уложил чемоданы в багажник. При этом с лица его не сходила улыбка, и он говорил не умолкая.

Автомобиль рванул с места, и вскоре аэропорт Шенефельд остался позади. Они ехали так быстро, что смотреть в окно было бесполезно: все мелькало, сливаясь в одну пеструю размытую картину. Марина Петровна притихла.

— Дамы, — заявил Манфред с довольной улыбкой, — у меня есть предложение.

И перешел на немецкий. Анна сумела понять, что открытие выставки завтра в четыре часа дня. А сегодня Манфред предлагает погулять по вечернему Берлину. Она перевела его слова Марине Петровне.

— Замечательно, чудесно! — обрадовалась та. — По вечернему Берлину — звучит как в сказке.

Манфред извинился, что поселил их в недорогом отеле в восточной части Берлина, в районе Панков. Последнее время ему приходится экономить. Уже год как он оставил адвокатскую деятельность и занимается исключительно выставками и поддержкой молодых талантливых художников, в том числе из России.