На том конце провода что-то, кажется, произошло. Отчаянный призыв сердца дошел до разума, а тот родил волю.
— Я понял, доктор Хиллер. Постараюсь в выходные созвать комитет.
Странно, но самые значительные события чаще всего остаются у нас в памяти какими-то ничтожными деталями. Было около трех часов ночи. Четверг, 14 мая 1991 года. Мы сидели в лаборатории и готовились снять пробу с нового произведения кулинарного искусства — пиццы с копченой лососиной, которую я специально заказал в «Ле Мистраль». И тут зазвонил телефон. У меня мелькнула дерзкая мысль, что посреди ночи не звонят по пустяшному делу.
— Здравствуйте, Мэтью, это Стив Грэбинер. Извините за столь поздний звонок, но я был уверен, что вы сами хотели бы услышать эту новость поскорей. Не стану утруждать вас деталями, но сухой остаток таков: вам дается разрешение на вашу процедуру, но только однократно. Никаких повторов, только одна попытка. Утром пришлю вам по факсу письменное подтверждение.
Я лишился дара речи.
— Доктор Грэбинер… Стив… Не знаю, что и сказать!
— Ну… — ответил он добродушным, но усталым тоном, — можете, к примеру, выразить свою уверенность, что эксперимент не обернется для всех нас каким-нибудь триллером.
— Этого я вам обещать не могу, вы же знаете.
— Вот-вот. А потому я сейчас выпью большой стакан виски и залягу спать. Спокойной ночи, старина.
Я немедленно сел за составление списка сотрудников, которых надо было срочно разбудить, и тут же меня начали одолевать сомнения. В своем путешествии в мир неизведанного я осмелился взять на себя ответственность за жизнь другого человека. И хотя родители Джоша заверили меня, что не питают ложных иллюзий, я не мог себе даже представить, что будет с ними, если мой эксперимент не удастся.
Время было настолько дорого, что я незамедлительно позвонил дежурной сестре в отделение, где лежал Джош, и попросил немедленно вызвать родителей, чтобы дать им подписать бумагу о согласии на процедуру. Она ответила, что Липтоны уже и так сидят в палате сына.
Сейчас реальность для меня стала похожа на песочные часы: я почти физически ощущал, как убегают секунды. Я стремглав бросился к лифту. Мне даже казалось, что номера этажей на табло бегут сегодня медленнее обычного.
Добравшись наконец до этажа, где лежал Джош, я рванулся к его палате. Барбара и Грег Липтон были предупреждены и дожидались меня в коридоре. Настроение у них было приподнятое, хотя радоваться пока было нечему.
— Ой, доктор Хиллер, какая замечательная новость! — возбужденно воскликнула мать.
— Доктор, спасибо вам, — несколько более здраво произнес отец. — Вы дали нам еще один шанс.
Я понимал, что передо мной стоит сложная задача — вселить необходимую уверенность, не внушая необоснованных надежд. По этой тончайшей грани мне предстояло сейчас пройти. Они не меньше моего должны быть готовы к неудаче.
Мальчика уже разбудили. Мы с ним немного поболтали, пока моя старшая ассистентка Риза готовила аппаратуру.
Я спросил своего юного больного, понимает ли он суть процедуры.
— Папа говорит, это еще одна попытка. Новое лекарство или что-то в этом духе.
— Это не совсем лекарство, — объяснил я. — Я придумал способ, как подправить клетки твоей иммунной системы таким образом, чтобы после их введения обратно они раз и навсегда победили эту несчастную опухоль.
Он сонно кивнул, а я приготовил шприц. Потом взял его прозрачную руку и стал искать неисколотую вену. Как можно более бережно введя иглу, я набрал в шприц кровь.
После этого Риза бегом помчалась в лабораторию, где двое других ассистентов уже подготовили все для запуска медленной, сложной и пока еще официально не одобренной процедуры обработки Т-лимфоцитов, которая должна была «научить» их бороться с опухолью. Заставить выследить и уничтожить злокачественные клетки.
Было шесть часов утра. Аппарат у меня в лаборатории уже вовсю гудел. Процесс стимуляции был в полном разгаре. На него уйдет время, а как раз времени-то сейчас у нас и не было. Я бесцельно метался по лаборатории из угла в угол. Только у Ризы хватило смелости меня пожурить.
— Черт возьми, Мэт, неужели нельзя ходить в каком-нибудь другом месте? Ты всем действуешь на нервы.
Тут раздался звонок. Это был руководитель пресс-службы клиники Уоррен Оливер.
— Хиллер, что там у вас происходит?
Я был не в настроении делиться с кем-нибудь своими страхами и попытался от него отделаться. Но он проявил упорство.
— Что я узнаю? Вы получили «добро» из Вашингтона? Это событие, парень. Большое событие!
— Да, только если все получится.
— Еще бы не получилось! А даже если и нет, уже сам факт, что ты первым выбил из них такое разрешение, для нас большое достижение.
Я заставил себя сдержаться, мысленно напомнив себе, что это его работа — выбивать газетные строчки. Своего рода разновидность медицинской специальности.
— Извини меня, Уоррен, у меня сейчас ни секунды свободной.
— Хорошо, хорошо, Мэтью. Только не забудь обо мне, мы — одна команда. Ты внутри, я — снаружи.
Я не стал слушать его бодрую болтовню и повесил трубку, дав себе слово не переносить на своих сотрудников груз, возложенный на меня Уорреном.
Я объявил, что ухожу завтракать и несколько часов меня не будет. Что было воспринято с нескрываемым облегчением.
Прошло три дня. Мы закончили так называемую ретровирусную обработку, и новые клетки можно было вводить больному мальчику. Формально говоря, никто не знал, чем это все закончится. Общее напряжение ощущалось уже на подходе к его палате.
По обе стороны от постели Джоша стояли его мать и отец. Они держали сына за руки, а я сел на кровать и стал вводить ему в вену чудодейственное средство — как я его называл, чтобы зря не волновать мальчика.
— Доктор, а как клетки определяют, куда им двигаться? — спросила меня Барбара, когда я закончил. — Не могут они затеряться где-нибудь в другой части организма?
Это был наихудший сценарий.
— Понимаете, — уклончиво ответил я, — у каждой ткани свой «код». Я надеюсь, наш вирус распознает нужный «адрес».
Поначалу состояние больного никак не изменилось. Ни в лучшую, ни в худшую сторону.
Мы вступили в фазу напряженного ожидания.
В последующие дни я уходил из госпиталя, только чтобы совершить пробежку и забрать свою почту. Я по нескольку раз в день навещал Джоша, смотрел показатели жизненно важных функций, глаза и все прочее.
В какой-то момент отец отозвал меня в сторонку и попытался выудить из меня хоть какую-то информацию.
— Доктор, как у нас дела?