Барни уже написал порядка двухсот страниц книги, которую озаглавил «Чемпионский характер». Он больше не мог противостоять настойчивым просьбам Билла Чаплина показать ему рукопись. С трепетом он отвез материал в издательство.
В тот же вечер, начиная с девяти часов, он с интервалом в тридцать минут звонил Биллу Чаплину в надежде получить хоть какой-то отклик.
— Билл, ну как? Подойдет? Или ужасно? Не слишком претенциозно? Или, может, поверхностно?
Изумленный редактор отвечал:
— Послушай, Барни, если ты будешь продолжать меня дергать, я эту рукопись никогда не осилю. Почему бы тебе не выпить снотворного и не лечь спать?
— Черт побери! Не нужно мне никакого снотворного! Я хочу знать ваше мнение.
Текст, который он представил Биллу, содержал анализ особенностей психики нескольких выдающихся спортсменов, а лучшей, по мнению самого Барни, главой его книги — точнее, написанной части — был рассказ о кумире его детства Джеки Робинсоне. Внук раба, он первым из темнокожих пробился в бейсбол.
В половине двенадцатого позвонил Билл Чаплин.
— Барни, материал потрясающий! — объявил он.
— Вы хотите сказать, он вам понравился? — не веря своим ушам, переспросил Барни.
— Нет, он меня восхитил! Когда думаешь закончить остальное?
— Послушайте-ка, — шутя возмутился Барни, — вы, кажется, забываете, что я еще и практикующий врач!
— Знаю, знаю, — заверил Чаплин. — Просто нам нужно поставить тебя в план на весну. Если тебя беспокоит вопрос денег, могу выписать тебе еще один аванс, чтобы ты мог взять творческий отпуск и целиком сосредоточиться на книге.
Возникла пауза. Биллу даже показалось, что связь прервалась.
— Барни, ты меня слышишь?
Тот не сумел скрыть негодование.
— Билл, позвольте мне в тысячный раз вам объяснить, что психиатр — это как отец очень большой семьи. Наши больные — не те, что ложатся на операцию и через неделю выходят. Если они выбирают своим врачом меня, это значит, что у меня появляются перед ними обязательства. Я обязан быть в досягаемости, когда бы я им ни понадобился. Даже если это случается раз в несколько лет. Вы бы не хотели, наверное, чтобы летчик ушел в отпуск в тот момент, когда вы летите через Атлантику?
Билл устыдился:
— Прошу меня извинить, Барн, я увлекся. Я понимаю твои приоритеты. Могу я взять свою просьбу назад? Только без обид!
— Конечно, не вопрос.
— Хорошо, Барн. Тогда я прощаюсь. — И все же не удержался, чтобы не вставить напоследок: — Как думаешь, к августу закончишь?
— Спокойной ночи, Билл.
* * *
— Я только что убил человека. Что мне делать?
Было два часа ночи. Тим Блустоун, младший ординатор терапевтического отделения, был в отчаянии. Его начальник, Сет Лазарус, пытался его успокоить.
— Тим, не кори себя. Постарайся взять себя в руки. Присядь и расскажи, что случилось.
Молодой врач, как автомат, исполнил приказание. Он сел на кушетку и зарылся лицом в ладони.
— Господи, я — убийца! — застонал он.
Тим поднял глаза и рукавом отер слезы.
— Миссис Макноутон… Она была…
— Я знаю, — перебил Сет. — Ее должны были завтра оперировать. Продолжай.
— Сестра измеряла ей давление, а оно вдруг упало до немыслимой отметки. Она меня позвала. Я прибежал. И без измерений было видно, что у нее страшная гипотензия. У нее все лицо было синее…
После паузы он продолжил:
— Я чувствую себя полным негодяем. Я знаю, надо было вызвать тебя, Сет! Ты бы не допустил такого промаха.
Он с тоской посмотрел на старшего ординатора. Сет сказал только:
— Дальше.
— Понимаешь, я решил, что знаю, что надо делать. Я действительно знал, только я…
Он замер на полуслове. Надо было произнести вслух приговор самому себе.
— Нижнее давление у нее было тридцать, и я велел сестре принести поскорее арамин. Я знал, что он сразу поднимет давление.
— Верно, — прокомментировал Сет, — сосудосуживающее средство в таких случаях показано. Я пока не вижу никаких ошибок.
— Сестра принесла несколько ампул. Швырнула их и бросилась назад — там у кого-то открылось кровотечение. Понимаешь, мне кажется, отчасти она тоже виновата, потому что должна была принести арамин, но менее концентрированный. Нет, черт! Я сам должен был внимательнее посмотреть. Но я так измотался, что едва соображал, что делаю. Короче, я ввел миссис Макноутон десять кубиков внутривенно и стал ждать реакции. Сначала ничего не происходило. Потом у нее вдруг давление как рванет! Я запаниковал. Я испугался, что может случиться желудочковая недостаточность, инфаркт или кровоизлияние в мозг.
— И ты растерялся и ввел ей еще одну ампулу, — подсказал Сет.
Тим кивнул:
— А она вдруг потеряла сознание. — Он помолчал, а потом едва слышно пролепетал: — Она умерла, понимаешь? И тут я сделал то, с чего должен был начать. Я посмотрел ее карту. У нее оказалась тяжелая форма диабета.
— Да, решение неудачное, — по-деловому прокомментировал Сет. — Арамин противопоказан диабетикам, поскольку сужает пораженные сосуды и может спровоцировать блокировку кровотока.
Тим стал колотить кулаками по столу.
Сет поднялся и спокойно сказал:
— Ты еще с кем-нибудь говорил?
Тот покачал головой.
Сет молча направился к палате миссис Макноутон. Тим — за ним. Вся палата мирно похрапывала. Миссис Макноутон лежала без признаков жизни.
Сет тщательно снял все жизненные показатели и посветил фонариком в глаза. Потом посмотрел на Тима и сказал:
— Ты прав. На мой взгляд, обширный церебральный инфаркт.
Тим стоял как окаменелый, от чувства вины не в силах сдвинуться с места. Сет скомандовал:
— Иди назад в кабинет и жди меня. Я распоряжусь, чтобы дежурная сестра сделала все необходимое. Потом мы с тобой напишем заключение о смерти.
Какое-то время оба молчали. Потом Тим едва слышно, перепуганным голосом переспросил:
— Сет, я ее убил, да?
На что Сет сказал лишь:
— Увидимся в кабинете.
И вышел.
Через пятнадцать минут, когда Сет вернулся в кабинет, воздух там был густой, как лондонский туман. «Одну за одной небось курит», — подумал Сет.
Он протянул Тиму ручку и какую-то бумагу. Тот молча пробежал ее глазами.
— Блустоун, подпиши — и все, — сказал Сет.