Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Сигал cтр.№ 262

И тогда они войдут в разряд так называемых «травмированных докторов», то есть врачей с надломленной душой.

Другой, куда более распространенный способ преодолевать это душевное потрясение — неприятие ответственности. Такой доктор убеждает себя, что клятва Гиппократа сродни крещению. Что диплом наделяет его сверхчеловеческими возможностями, которые, подобно бактериям, заметны только посвященным.

Здесь уместен силлогизм, похожий на Декартову формулу: «Мыслю, следовательно, существую». Только в медицине она звучит несколько иначе: «У меня есть диплом, следовательно, я врач».

Кто сумеет до конца поверить в это, будет вознагражден связями, премиями, карьерой и, при известном упорстве, «Мерседесом-SLC».

Барни предстояло принять решение о специализации.

Сколько он себя помнил, он всегда вел внутренний диалог с собой.

— Что делает тебя счастливым, Ливингстон?

— Делать счастливыми других.

— Что ж, это не ответ. Это все равно что изображать Санта-Клауса в супермаркете. Ты не мог бы выразиться яснее?

— Да, по зрелом размышлении я могу объяснить, что хочу видеть делом своей жизни. Лечить несчастных людей, помогать им находить в жизни радость.

Чем больше он копался в самом себе, тем больше убеждался, что создан для психиатрии. И главное — сколько он себя помнил, к нему всегда шли люди со своими проблемами.

Для Лоры он давно уже стал жилеткой, в которую можно поплакаться. А какое невыразимое удовлетворение он испытал, сумев помочь маленькому Марвину Амстердаму в летнем лагере! («Где ты теперь, Марвин? Здоров ли, счастлив ли?») А однокашникам, искавшим у него поддержки в трудную минуту, он и счет потерял. «Да я прямо-таки притягиваю к себе всех несчастненьких».

Однако первое, что требуется от психиатра, — честность перед самим собой. Так что, Ливингстон, давай-ка попробуй взвесить свое решение. Что ты будешь делать для других, ты уже знаешь, но что психиатрия даст тебе?

Это и есть самый трудный вопрос.

«То, что люди видят во мне образец самообладания, не более чем иллюзия. У меня такие же изъяны, как у всех. Только я, кажется, научился их скрывать. Психиатрия поможет мне прежде всего излечить самого себя. Потому что — будем смотреть правде в глаза — тебе уже почти двадцать пять лет, Ливингстон, а ты до сих пор не можешь похвастать отношениями с женщиной, которые выходили бы за рамки банальной половой связи. А это, разумеется, ненормально.

Кроме того, само намерение стать человеком, источающим понимание, тоже своего рода самозащита Скажи честно: ты боишься заглянуть себе в душу и разобраться, что там происходит.

Да, выбор специальности зачастую является отражением внутренней потребности самого врача. Я хочу разобраться в себе. Хочу понять, почему позволяю себе исполнять роль вселенского отца. Может, это только маска, а под ней кроется нечто сокровенное, например желание стать отцом настоящим?»

Остановив свой выбор на психиатрии, Барни решил пройти дополнительную практику в неврологическом отделении, чтобы лучше понять, как функционирует мозг.

Он в буквальном смысле занялся тем, что потом всю жизнь будет делать фигурально, — ковыряться в человеческом мозгу.

Беннета Ландсманна манил блеск скальпеля, и он проходил дополнительную практику по хирургии, успев подать заявку на место хирурга-интерна где-нибудь в Бостоне или окрестностях.

— Послушай-ка, Бен, — по возможности дипломатично начал Барни, — давай будем откровенны: ни в одном крупном госпитале Бостона отродясь не было черного хирурга.

— Женщин тоже не было, — возразил Беннет, — но Грета же подала!

— Послушай, приятель, ты можешь быть каким угодно красавчиком или выдающимся спортсменом, но для этих ребят ты все равно лошадка другой масти. А что касается Греты, ей предстоит впервые в жизни узнать, что в мужское общество не всегда можно протиснуться, вертя задом. Ну да это ее проблема. Ты-то не хочешь поумнеть и податься вместе со мной в Нью-Йорк?

— Барни, я испытываю сентиментальную привязанность к Бостону. Филармония, музей…

— Не надо мне этой высокоинтеллектуальной чуши! Я тебе излагаю факты, Бен. Хирургические отделения местных клиник не станут ради какого-то Беннета Ландсманна ломать традицию, они скорее сломают тебя.

— А ты, Барн? — сменил тему Беннет. — Тебя что так манит в Нью-Йорк? Ведь твоя мать продала родовое гнездо и переехала в край вечного солнца, праздника жизни и рака кожи.

— Ну, у меня там брат в Колумбийском университете, на юридическом.

— Но он же с какой-то девушкой живет, я не ошибся? Он ведь не приглашал тебя ее заменить, а?

— Прекрати, Бен. Нью-Йорк — столица мира. Сточки зрения психиатрии он так же перспективен, как и Бостон, а кроме того…

— А кроме того, оттуда до Лоры Кастельяно аж двести пятьдесят миль.

— А это при чем?

— Признавайся, Барн, ведь с того момента, как она объявила о своей официальной помолвке, ты места себе не находишь.

— Да он ее просто не стоит, черт бы тебя побрал!

— Все так считают, когда дело касается их сестер. И наверное, дочерей, но об этом мы сможем судить позже. Их никто и никогда не достоин. Но, насколько я слышал, мистер Тэлбот очень крут.

— Это точно, — согласился Барни. — Я ничего не имею против него, кроме того, что он не для Лоры.

— И тебе это настолько небезразлично, что ты не хочешь находиться рядом и смотреть на ее страдания, когда этот союз развалится.

Барни хотел огрызнуться, но задумался. Затем вымученно улыбнулся.

— Черт возьми, Ландсманн, мне больно в этом признаваться, но ты попал в точку.

— Что ж, — согласился Беннет, — у меня был эгоистический расчет. Я думал, если мы оба останемся в Бостоне, то сможем снять на двоих квартиру и соревноваться уже не в штрафных бросках, а в чем-нибудь более изысканном — например, кто больше соблазнит девиц. Черт, не хочется мне уступать тебя Нью-Йорку.

Барни посмотрел на него И усмехнулся.

— А ты, Беннет, женись на мне.

— Не могу, Барни. Ты не еврей.

Барни был убежден, что у него сердечный приступ.

Затем рассудительность психиатра заставила его осознать, что он принял желаемое за действительное.

Правда состояла в том, что ему было страшно. Сегодня ему предстоял первый выход в роли невропатолога — врачебная «презентация» по результатам обследования, анализ симптомов и дифференциальная диагностика реального больного. И происходить это будет в присутствии самого профессора Клиффорда Маркса, всемирно известного невропатолога и бесконечно требовательного наставника.

По многочисленным симптомам, которые он скрупулезно изучал, Барни делал твердый вывод: больной будет жить. Единственное, в чем он сейчас не был уверен, — не умрет ли он сам?