Как выяснилось, Палмер год назад окончил Гарвард. Получив диплом с отличием по истории искусств, подчеркнула Лора, в то время как сам Палмер об этом умолчал. Кроме того, обнаружилось, что он еще и занимался греблей на восьмерке. Сейчас он учился на первом курсе школы бизнеса.
Палмер как будто проявил искренний интерес к теме, которую Барни избрал для своего диплома, — «Образ врача в английской литературе».
— Надеюсь, ты процитируешь прекрасные строки Мэтью Арнольда о его желании избавиться от докторов, «напыщенных и гордых», способных лишь «назвать болезнь, но не изгнать ее»? Кажется, я ничего не переврал?
«Нет, Палмер, — подумал Барни, — не просто не переврал, а воспроизвел слово в слово».
Надо признаться, Палмер Тэлбот произвел на него сильное впечатление. Пожалуй, он ему даже понравился.
— А кстати, Барн, — спохватилась Лора, — как прошло твое собеседование?
— Нормально.
— Нормально — и все?
Барни распирало от желания все ей рассказать в мельчайших подробностях, но только не при посторонних. Поэтому он лишь пожал плечами и сообщил:
— Будем считать, что оно прошло более гладко, чем мне виделось в ночных кошмарах. Так что ты можешь не дергаться.
— Ничего не могу с собой поделать, Барн. У меня жуткий мандраж. Понимаешь, они же в год берут всего пять или шесть девушек!
— Зато в России большинство врачей — женщины, — встрял Палмер.
— Предлагаешь ехать в Московский университет? — фыркнула Лора.
— Ну уж нет! — возразил Палмер. — Я и из Бостона-то тебя отпускать не хочу!
В половине двенадцатого они вернулись к спортзалу, где вся команда Колумбии уже сидела в автобусе, готовая к неблизкой дороге в Нью-Йорк.
— Уверен, что не хочешь остаться? — дружелюбно спросил Палмер. — Я тебя охотно устрою в общагу.
— Нет-нет, спасибо. У меня куча зубрежки.
* * *
Оценки у Лоры были высокие, а характеристики — самые положительные, так что она почти не сомневалась, что к собеседованию ее допустят. Но ей потребуется не два положительных заключения, как парням, а три. С этой дискриминацией она ничего не могла поделать.
Первым, кто проводил с ней собеседование, был Джеймс Шей, доктор медицины, известный специалист по внутренним болезням. Из огромного окна его кабинета в корпусе Бикон-холла видны были парусники на реке Чарльз.
— Вы очень красивая девушка, мисс Кастельяно, — заметил он, глядя на нее поверх очков.
— Благодарю, — ответила она. (Что еще она могла сказать? «Вы тоже ничего себе, доктор»?)
— Такой девушке, как вы, надо выйти замуж и завести кучу прелестных детишек, как считаете?
— Прошу прощения, сэр, я не считаю медицину и материнство взаимоисключающими вещами.
— А зря, моя дорогая. Поверьте мне, это так! Женщина не может делать полновесную и действительно успешную карьеру на медицинском поприще, не нанося невосполнимого ущерба своей семье. А ведь вы этого не хотели бы, не так ли?
Лора так и не поняла, говорит ли он всерьез или просто ее испытывает.
— Я поняла вас, сэр…
— Отлично, отлично.
— И поэтому я никогда не выйду замуж, а всю свою жизнь посвящу медицине.
Доктор Шей взглянул поверх очков.
— Вы, конечно, шутите, мисс Кастельяно?
Это был решающий момент. Но ей для ответа понадобилась ничтожная доля секунды.
— Я полагала, что шутите вы, доктор Шей.
Он не нашелся что ответить. С минуту доктор сидел молча, перебирая какие-то бумаги, потом, выдавив улыбку, поднялся и сказал:
— Спасибо, что пришли, мисс Кастельяно.
Она вышла из кабинета, уверенная, что этот раунд остался за ней, но одновременно опасаясь, что один голос в свою поддержку она потеряла.
Следующее собеседование проводила Луиза Хоффман, биохимик тридцати с чем-то лет, настроенная, казалось, не столько спрашивать, сколько утверждать.
— Буду предельно откровенна, Лора, — начала она. — Я тоже в бытность свою в колледже мечтала поступить в медицинский. И меня приняли в Гарвардскую школу медицины, так что мы тоже не лыком шиты. Но существование женщины-врача в условиях клиники — это сплошное унижение. Некоторые врачи-мужчины отказывают вам в самом праве там находиться. Послушайте, у вас светлая голова. Почему вы не хотите заняться исследовательской работой? Там к вам, по крайней мере, будут относиться немного лучше, чем к половой тряпке!
— А я хочу это изменить. Хотя бы попытаться, — возразила Лора. — Если мы так и будем продолжать шарахаться от клинической медицины из-за этих трудностей, то мы и останемся половыми тряпками.
Доктор Хоффман улыбнулась:
— Вы смелая девушка, Лора. Думаю, из вас получится замечательный доктор. Если, конечно, — она сделала театральную паузу, — вы одолеете медицинский факультет.
Два раунда позади, остался еще один. Лора знала, что заключительное собеседование — психологическая оценка — будет иметь решающее значение.
Доктор Пол Гарднер принимал пациентов в безвкусной кирпичной пристройке у себя дома на Честнат-хилл.
Лора явилась точно в назначенное время, без двадцати семь, а через десять минут доктор Гарднер пригласил ее к себе в кабинет. При виде кушетки у нее мелькнула мысль, не придется ли ей на нее ложиться. Но доктор Гарднер жестом пригласил ее сесть.
— Итак?
— Прошу прощения, доктор?
— Итак, вы хотите стать врачом, мисс Кастельяно.
— Да, сэр.
— На то есть какая-то особая причина?
Ну, этот, по крайней мере, приступил прямо к делу.
— Для начала, у меня отец — врач.
— Ага, так вас одолевает чувство соперничества по отношению к отцу?
— Нет, вовсе нет. Я его люблю. И восхищаюсь им.
— Тогда вы, наверное, идете в медицинский, чтобы заслужить его расположение?
— Не поняла вас, доктор.
— Насколько я понимаю, ваша мать не является врачом. Следовательно, получив медицинскую специальность, вы потесните ее в роли главной женщины в семье, не так ли?
— О, пожалуйста! — застонала Лора. — Что еще за… странные мысли!
— Не стесняйтесь, Лора, говорите прямо — «чушь». Здесь вы можете смело говорить все, что у вас на уме.
— В самом деле?
— Да, несомненно.
— Тогда, доктор, должна вам сказать, что, на мой взгляд, чушь — это ваши расспросы.
Гарднеру эта реплика явно пришлась по душе.