Исцеляющая любовь [= Окончательный диагноз ] - читать онлайн книгу. Автор: Эрик Сигал cтр.№ 106

Перспективы этого эксперимента выходили за рамки человеческого осмысления.

В психоанализе нет такого понятия, как дата обретения квалификации. По сути дела, самым важным в психотерапии является момент, когда клиент восстает, как птица Феникс, из пепла своих комплексов, выпрямляется и выходит в мир, дабы углубиться в лабиринты повседневной жизни, где его компасом отныне будет собственная психика, ведущая его к верным решениям.

С двойственным чувством, в котором гордость и облегчение перемежались с печалью и настороженностью, Барни пришел на последний сеанс к доктору Бауману.

Хотя формально его учебный курс психоанализа был завершен, он отдавал себе отчет в том, что какие-то эмоции, не нашедшие выхода, так и останутся в его душе.

Проделанное им путешествие от одного воспоминания к другому раскрыло Барни глаза на то, что болезнь и ранняя смерть Харольда Ливингстона фактически лишили его отца, в котором он так сильно нуждался. И этого уже было не изменить.

С помощью доктора Баумана он также научился понимать, что он делал или, по крайней мере, почему он делал именно так. Теперь он мог опираться на то самое главное, что, собственно, и призван дать человеку психоанализ, — способность действовать как взрослый человек.

Все это было прекрасно. Но все-таки имелась одна сфера, остававшаяся для него запретной зоной, — персонаж, фигурирующий практически в каждой сцене его жизненной драмы. Теперь даже доктору Бауману было совершенно ясно, что Лору Кастельяно нельзя считать «проходной фигурой».

Его пациент настолько живо описал эту женщину, настолько полно обрисовал не только ее добродетели, но и ее тяжелое душевное состояние, что Бауман поймал себя на том, что ему даже захотелось на нее взглянуть. В то же время он понимал, что так и не сумел заставить молодого психиатра полностью раскрыться и определить, какую же роль в его жизни играет эта личность.

За несколько минут до прощания, пустившись в рассуждения на тему приближающегося тридцатилетия, Барни заметил:

— Вообще-то Кастельяно тоже исполняется тридцать. Я чувствую себя страшно виноватым за то, что преисполнен оптимизма, в то время как она так несчастна.

Фриц вставил:

— Насчет Лоры…

Барни не дал ему договорить:

— Полагаю, вы думаете, что я от вас что-то утаиваю и на самом деле я питаю к Лоре… скажем, романтические чувства. Но это не так.

Консультант никак не отреагировал.

— Я хочу сказать, я с вами был предельно откровенен доктор. Не отрицаю: пару раз за все годы нашего знакомства меня посещали эротические мысли на ее счет.

Опять тишина.

— А вы уверены, что ничего не скрываете? — в лоб спросил Бауман.

— Совершенно уверен. При всем уважении к вам, сэр, должен сказать, мир так изменился! В наши дни нет ничего необычного в том, что мужчина и женщина могут быть просто добрыми друзьями.

— Этого и раньше никто не отрицал, — поправил Бауман. — Я только хотел убедиться, что в вашем с Лорой случае речь идет именно о таких отношениях.

— Я для нее не больше чем друг, в этом я абсолютно уверен.

— А она для вас?

— Не знаю. Честно, как на духу: не знаю.

— Что ж, быть может, вам следует поработать над этим в дальнейшем.

Еще не завершив двух самостоятельных — хотя и под наблюдением старших коллег — курсов психоанализа, требующихся для приема в институт, Барни тем не менее уже получил разрешение совета на практику в общей психиатрии, а значит, мог принимать пациентов вне клиники, в собственном офисе.

Благодаря своим широким контактам в профессиональной среде он узнал, что один из руководящих членов совета клиники, Брайс Уайзман, недавно лишился напарника, с которым делил контору: тот ушел на фронт.

Так Барни обосновался на Ист-Сайде, совсем рядом с Парк-авеню.

* * *

К весне 1967 года во Вьетнаме находилось уже почти полмиллиона американских солдат, из которых не многие понимали, за что именно они сражаются. Одновременно по всей Америке проходили марши протеста против участия страны в индокитайской войне. Генерал Льюис Херши, возглавлявший управление призыва, дал понять, что если кто-то из студентов, пользующихся отсрочкой от воинской службы для завершения своего образования, будет замечен среди манифестантов, он лишится этой привилегии.

Большинство медиков были военнообязанными, и в случае получения повестки им предстояло сделать серьезный нравственный выбор. К этому времени многочисленная армия молодых американцев, призванных на фронт, превратилась в добровольных беженцев и покинула страну. Центрами притяжения «уклонистов» от призыва вдруг стали Канада и Швеция.

Были и иные способы сохранить штатскую одежду. Например, заключение врача о негодности к строевой. Поскольку справка о психических отклонениях являлась одной из самых надежных, Барни неожиданно оказался в необычайно сложной ситуации.

Настоящий профессионал, он не представлял себе, как можно объявить больным здорового человека. Он без конца обсуждал эту проблему в ночных «консультациях» с Лорой.

— Слава богу, мне Приходится иметь дело только с мужчинами нескольких дней от роду, — радовалась Лора. — Поэтому такие проблемы меня не касаются.

— Я бы не стал заявлять так уверенно, Кастельяно. Если дела и дальше пойдут теми же темпами, не исключено, что твои пациенты тоже дождутся призыва.

— Да ладно, я-то что… Вот тебя уже сейчас припекает. И какую ты избрал линию поведения?

— Объявлю психически ненормальным генерала Вестморленда, а саму эту войну — психозом.

— Поддерживаю, — согласилась Лора. — Я уже сто раз выходила на демонстрации. И сочувствую твоим проблемам. Ведь в клятве Гиппократа нигде не говорится, что врач может лгать, чтобы спасти своего пациента от войны. И моральных прецедентов нет.

— Как раз есть! — возразил Барни — Нюрнбергский трибунал доказал, что нравственность не имеет гражданства. К тому же не забывай, что если эти ребята останутся здесь и будут продолжать жечь свои повестки, то в конце концов попадут за решетку. Разве это не безнравственно? Кроме того, обязанность врача — спасение жизней. А если я кого-то объявлю негодным к службе, то он не отправится убивать.

Барни, ты очень рискуешь! Я тобой восхищаюсь. А какой ты им напишешь диагноз?

— Все, что сочту подходящим. Сексуальный фетишизм — например, непреодолимую тягу к женской стопе… Шизофрению, патологическую склонность к убийству…

— Ну, это как раз будет только приветствоваться.

— Раз уж речь зашла об убийствах… Как поживает твой распрекрасный муженек, будь он неладен?..

— Он сейчас в Вашингтоне.

— Я не об этом спрашиваю. Меня интересует, как вы с ним ладите?