Сергей промолчал, и бритоголовый проявил невиданные чуткость
и такт, да и Марья Семеновна ловила каждое слово, так что даже забыла про
кипятильник, и вода давно и бурно плескала из литровой банки на подстеленную
газетку.
– Ну, извини, – сказал бритоголовый со слоновьим
сочувствием. – Слушай, ты в курсе, какой у нас ночью шухер был? Менты
приезжали, “Скорая”, все дела! Да это на вашем этаже где-то! Ленка всю ночь не
спала, я уж хотел идти скандалить, блин!
– На нашем, – согласился Сергей, – а ты, часом, ничего не
видел подозрительного, Данила-мастер?
– Знаешь, как меня зовут эти козлы из НХЛ? – доверительно
спросил тот и наклонился к Сергею, как будто собирался сообщить некий большой
секрет. – Дэн! А?! Ты слыхал?! Данила Пухов – Дэн!
Тут он зашелся тяжелым смехом и стал утирать глаза, так
весело ему было, что “козлы из НХЛ” зовут его Дэн.
Сергей переждал приступ его веселья.
– Ну, так как? Не видел?
– Чего?
– Ничего подозрительного не видел?
– Да ты че, больной, Серега? Я приехал в одиннадцать, прямо
с базы, вижу – цветомузыка, менты, люди – какие-то! Ну, думаю, все, приехали,
сейчас Ленку мне до смерти перепугают! Зачем, блин, думаю, мы сюда приперлись?
Лучше бы мамашу в Канаду вызвали! Ленке, конечно, хотелось, а она у меня
беременная, как ей откажешь-то… – Лысина опять засверкала, ямочки опять
обозначились отчетливо, взгляд стал маслено-умильным.
“Вот черт возьми, – подумал Сергей с тоской. – Ничего он мне
не расскажет. Он вообще ничего не соображает, кроме того, что у него “Ленка
беременная”.
– Лифт не работал ни хрена, я пешком. Дошел до вашей
площадки, просто так, чтобы мне знать, хоть что случилось, потом увидел кровь и
белый контур тела на полу, ну, думаю, все как в кино – трупы и кровь
заказывали? Щас будет! Ну, и домой пошел. Ленка все равно все знала. Насилу я
ее успокоил и спать уложил. Она меня даже отпускать не хотела, – с неимоверной
гордостью добавил Данила. – Говорит, не ходи никуда, говорит, боюсь за тебя!
– А она вчера целый день дома была?
– Вроде да. А что?
– Я хотел спросить, может быть, она видела, кто из подъезда
выходил? Или входил? Чужой, не наш.
– А че, – негромко спросил Данила, – менты на Киру, что ль,
валят?
– Я не знаю.
– А ты че? Не отмажешь, что ли?
– Я постараюсь, – пообещал Сергей, – только неплохо бы
выяснить, кто у нас в подъезде людей убивает.
– Да это не из наших, – сказал Данила убежденно, – у нас тут
отморозков нет, все люди приличные, сам знаешь.
– Знаю, – согласился Сергей.
– Я бы тебе помог, – извиняющимся тоном добавил Данила, – да
времени у меня нет. Мы через две недели обратно отваливаем, а пока я, как
кенгуру в пампасах, скачу.
– Ясно.
– Ас Ленкой поговори, конечно. У Ленки моей глаз-алмаз, под
землю видит. Так вызвала ты ремонтеров, мать? Или нет?
– Вызвала, вызвала, – запричитала Марья Семеновна, – уже
должны быть! Как не вызвать, вызвала, конечно! Починют, починют они лифт,
будьте покойны!
– Ну, бывай, Серега! – попрощался Данила и с размаху стиснул
Сергею руку. – Про Канаду – я всерьез приглашаю. Я всегда все всерьез делаю.
– Спасибо.
– Кире привет передавай. Вернись к ним, и пусть она тебе еще
девочку родит! – Очень довольный своим чувством юмора, Данила Пухов
жизнерадостно захихикал и пошел к двери, помахивая черной сумкой.
– А машина у него – страсть божья, – просвистела из-за спины
Марья Семеновна, – ужасть одна, танк, а не машина, и сам он как пить дать
бандюган! И чой-то он с вами вежливый такой, Сергей Константинович?
– Да никакой он не бандюган! – весело запротестовал Сергей.
– Он хоккеист. Знаменитый. Звезда мирового спорта. Вы разве его по телевизору
никогда не видели? У вас муж хоккей не смотрит? Он уехал лет семь назад и с тех
пор приезжает сюда на несколько дней каждый год. Мы в этот дом вместе въезжали,
еще когда никакого элитного жилья в природе не было!
– Да врет он все, – с истовой убежденностью проговорила
Марья Семеновна, – подделывается он! Бандюган он! Он вчера небось и убил дружка
жены вашей, Сергей Константинович!
– Начальника, – поправил Сергей. Следовало непременно
убедить Марью Семеновну, что Костик именно начальник, а не дружок.
– Он сказал, что в одиннадцать приехал, а ведь наврал,
наврал, Сергей Константинович! Как же в одиннадцать, когда я сама его видала в
восемь, вот те крест!
– В восемь? – переспросил Сергей. – Данилу?
– Вот те крест святой, видала! Как входил, не видала, врать
не стану, а вот как выходил – видала. Сел на свой танк и покатил, покатил!..
Зачем он наврал, если дружка не он прикончил, а?
– Начальника.
– Ну да, ну да, хоть бы и начальника!
– А кто еще входил, Марья Семеновна? Или выходил?
– Чужой никто не входил, вот те крест святой! Только ведь я
не стражник, я к дверям-то не приставлена, может, и пропустила кого! А
выходить… Да почти никто и не выходил! Время такое, все только со службы
воротились и по домам сидели. Валентина ваша выскочила. “До свиданья, –
говорит, – Марья Семеновна, до завтра!” Вежливая она у вас больно. Вот
бандюганище этот. А еще… нет, не знаю. Мальчонка из восьмой с нянькой прошел,
эти вроде на детскую площадку. Ночь на улице, а нянька его на улицу тащит!
Конечно, когда мать с утра до ночи груши околачивает, так мальчонка и по ночам…
Бабулька Евсеева спустилась, это уж после восьми, куда после!..
– А труп вы во сколько нашли, Марья Семеновна? – нежно
спросил Сергей.
Вахтерша задумчиво бросила в банку щепотку чаю, и от банки
сразу пошел дух, как от пропаренного веника. Чай, очевидно, был самый что ни на
есть натуральный.
– Вот не скажу точно, Сергей Константинович, – призналась
она с сожалением, – у меня внутри как все взнялось, как от огня, Кира, значит,
усаживает меня, а жилец из одиннадцатой квартиры, Михаил-то Петрович, говорит:
“Ну, я за милицией пошел”, а во сколько… Нет, точно не скажу.
– А Михаил Петрович, откуда взялся?
– Так я закричала, со страху-то, – тут Марья Семеновна от
души перекрестилась, – выскочила Кира, и Михаил Петрович за ней. Чуть мне все
нутро не отшибло, как увидала, как он лежит, и кровь вокруг черная! Сколько
живу, такой страсти не видала! Вот в пятьдесят восьмом мне было двадцать лет, и
пошли мы с подругой на пруд купаться. Молодые были, и все нам хотелось ночью
искупаться-то. А тогда жизнь другая была, по ночам все спокойно, мы и пошли. А
дорога мимо кладбища. Вот так все в горку, в горку, а потом…