Форма жизни - читать онлайн книгу. Автор: Амели Нотомб cтр.№ 3

Если бы Вы знали меня лучше, Вы бы поняли. Мое здоровье подорвано, я очень устал.

Искренне Ваш

Мелвин Мэппл

Багдад, 2/03/2009

Это короткое письмецо изрядно меня встревожило. Я могла себе представить, что причин для нездоровья в Ираке множество: использование в военных операциях токсических веществ, стресс, да и ранить в бою всегда могут. Однако я уже просила его рассказать о себе побольше – не умолять же, в самом деле! Подорванное ли здоровье ему помешало? Мне почему-то чудилось за его недомолвками что-то иное. Не зная, в каком тоне ему написать, я на этот раз не ответила. И, как оказалось, правильно сделала. Вскоре пришло новое письмо.

Дорогая Амели Нотомб,

Мне получше, и теперь я в силах написать Вам. Придется Вам объяснить: я страдаю недугом, все шире распространяющимся в контингенте американских войск в Ираке. С начала военных действий в марте 2003 года число больных удвоилось и продолжает неуклонно расти. При администрации Буша нашу патологию скрывали как подрывающую престиж американской армии. Теперь, при Обаме, о нас заговорили газеты, но пока, так сказать, шепотом. Вы, наверно, думаете, что речь идет о венерической болезни? Ошибаетесь.

Моя беда – ожирение. Это не от природы. В детстве и отрочестве я был нормального сложения. Взрослым, понятное дело, исхудал от нужды и лишений. Поступив в армию в 1999-м, быстро поправился, но еще не катастрофически: я был тогда изголодавшимся скелетом, которому наконец-то дали поесть досыта. За год я набрал нормальный для физически крепкого солдата вес – 80 кг – и без труда удерживал его, пока не началась война. В марте 2003-го я попал в первую партию войск, отправленных в Ирак. И вот там-то началось неладное. Я впервые на собственной шкуре испытал, что такое настоящий бой, когда рвутся снаряды и ползут танки, когда рядом разлетаются в клочья тела и самому приходится стрелять в людей. Я познал ужас. Есть мужественные люди, которым по плечу такое вынести, мне – нет. Кому-то это напрочь отбивает аппетит, но у большинства, в том числе и у меня, реакция обратная. Возвращаешься, натерпевшись страху, в растрепанных чувствах, диву даешься, что жив, и первое, чего хочется, когда сменишь штаны (свои в каждом бою уделываешь), – наброситься на жратву. Вернее сказать, начинается все с пива – тоже коварная штука для веса, пиво-то. Высосешь банку-другую, а там можно и чего посущественней. Гамбургеры, жареная картошка, peanut butter and jelly sandwiches, apple pie, brownies [12] , мороженое – всего вдоволь, жри от пуза. И мы жрем. Столько жрем – с ума сойти. Мы как шальные. Что-то в нас сломалось. Не сказать, чтобы мы так уж любили поесть, нет, это сильнее нас, мы готовы обожраться до смерти, может быть, именно этого нам и надо. Поначалу некоторые потом блюют. Я тоже пробовал, но у меня не получилось, как ни старался. Это такая мука, живот, кажется, вот-вот лопнет. Клянешься себе, что больше ни за что, никогда, чтобы так не мучиться. А назавтра снова в бой, в заваруху покруче вчерашней, к этому не привыкнуть, живот крутит нещадно после вчерашнего, а надо стрелять и бежать, и хочется только одного – чтобы кончился этот кошмар. Возвращаемся мы – те, кому повезет вернуться, – пустые, будто выпотрошенные. И все по новой – пиво, жратва, и желудок мало-помалу растягивается до такой величины, что уже не болит. И те, что блевали, уже не блюют. И мы жиреем день ото дня, как свиньи. Каждую неделю приходится просить форму на размер больше. Неловко, но себя ведь не переделаешь. И потом, начинаешь чувствовать, что это тело вроде как не твое. Все это происходит с чьим-то чужим телом. И вся эта еда идет в утробу незнакомца. Поэтому мы и сытость чувствуем все меньше и меньше. И, стало быть, больше можем съесть. Мы не удовольствие испытываем, нет, – мы так гнусно утешаемся.

Удовольствие-то мне знакомо – с этим оно и рядом не стояло. Удовольствие – это нечто большее. Заниматься любовью, например. Мне это теперь не светит. Во-первых, кому я такой нужен? А во-вторых, я просто не могу. Попробуйте-ка хоть мало-мальски расшевелить тушу весом 180 кило! Прикиньте, в Ираке я набрал 100 килограммов. По 17 кило в год. И это еще не конец. Впереди 18 месяцев: я успею набрать 30 кило. И кто сказал, что, вернувшись на родину, я перестану толстеть? Я, как многие американские солдаты, страдаю булимией и не способен сблевать. При таких условиях похудеть практически нереально.

100 килограммов – это огромная туша. Я обзавелся огромной тушей за годы в Багдаде. Поскольку она стала моей здесь, я зову ее Шахерезадой. Это, конечно, нехорошо по отношению к настоящей Шахерезаде, которая была, наверное, стройной, как лоза. Но я все же предпочитаю отождествлять ее с одним человеком, а не с двумя, и с женщиной, а не с мужчиной, надо полагать, потому что я гетеросексуал. И потом, Шахерезада для меня – самое то. Ночи напролет она со мной разговаривает. Она знает, что заняться любовью я неспособен, и заменяет этот акт дивными историями – заслушаешься. Открою Вам мой секрет: только благодаря сказкам Шахерезады я выношу свой жуткий вес. Узнай парни, что я зову свои жиры женским именем, сами понимаете, что бы тут началось. Но вы, я знаю, меня не осудите. В Ваших книгах много толстяков, и никогда Вы не изображаете их людьми без достоинства. И герои Ваших книг тешат себя диковинными байками, чтобы жить дальше. Как Шахерезада.

Мне сейчас кажется, будто это она Вам пишет: я не могу ее остановить. Я-то в жизни не писал таких длинных писем – стало быть, это не я. Я ненавижу свои телеса, но Шахерезаду люблю. Ночами, когда лишний вес давит мне на грудь, я говорю себе, что это не я, а красивая девушка лежит на мне сверху. Иной раз до того дофантазируюсь, что слышу ласковый женский голос, нашептывающий мне такое, что и сказать не могу. Тогда мои жирные руки обнимают эту плоть, и сила внушения так велика, что я ощущаю под пальцами не мой собственный жир, а нежную кожу возлюбленной. Поверьте, в такие минуты я счастлив. Более того – мы оба счастливы, она и я, как могут быть счастливы только любовники.

Я знаю, что мне это ничем не поможет: от ожирения реально умирают, а коль скоро я буду продолжать толстеть, именно это мне и грозит. Но если Шахерезада останется со мной до конца, я умру счастливым. Вот так. Мы, Шахерезада и я, хотели рассказать Вам об этом.

Искренне Ваш

Мелвин Мэппл

Багдад, 5/03/2009

Дорогой Мелвин Мэппл,

Спасибо за Ваше потрясающее письмо, которое я читала и перечитывала с ужасом и восторгом. Ваш рассказ меня просто перевернул. Я не перестаю думать о нем, все больше изумляясь, негодуя и восхищаясь. Могу я попросить Вас с Шахерезадой рассказывать мне эту историю снова и снова? Я никогда не читала ничего подобного.

Ваш друг

Амели Нотомб

Париж, 10/03/2009

* * *

Как в лихорадке ожидала я следующего послания от Мелвина. Мое воображение осаждали самые немыслимые картины: я видела развороченные тела иракцев, взрывы снарядов, от которых раскалывалась моя голова, а потом – американских солдат, обжирающихся до колик, до воспроизведения в своих утробах тех самых взрывов с поля боя. Я видела победоносное шествие тучности, видела, как ей сдают одну позицию за другой, и соответственно требуется форма все большего размера. Фронт жира перемещался по карте. Армия США была единым существом, разбухающим на глазах, словно гигантская личинка, питающаяся невесть чем, возможно, иракскими жертвами. Среди воинских соединений есть корпус, что значит по-латыни «тело», – его-то я, наверно, и видела, если вообще можно что-то распознать за этим натиском жира. По-английски corpse – труп. По-французски это лишь одно из значений слова «тело». А жирное тело – оно живое? Единственное доказательство того, что не мертвое – оно продолжает толстеть. Такова логика ожирения.