Гигиена убийцы - читать онлайн книгу. Автор: Амели Нотомб cтр.№ 14

— Никто не требовал от вас такой жертвы. Я прошу всего лишь дать методически точное определение тому, что вы называете «мудями».

— Зачем? Неужто вы, чего доброго, собрались состряпать популярную брошюру обо мне?

— Нет, что вы! Я просто хочу, чтобы мы с вами хоть мало-мальски поняли друг друга.

— Ясно, этого я и боялся.

— Ну пожалуйста, господин Тах, упростите мне задачу, что вам стоит?

— Имейте в виду, юноша, я терпеть не могу упрощений; а вы к тому же просите меня упростить себя самого — и ждете ответного энтузиазма?

— Да не прошу я вас упрощать себя самого! Дайте мне всего-навсего самое простенькое определеньице этих ваших «мудей»!

— Ну ладно, ладно, не плачьте. Что вы за народ такой, журналисты? До чего все чувствительные!

— Я слушаю вас.

— Так вот, к вашему сведению, муди — это способность индивидуума к сопротивлению окружающей лжи. Вполне научно, правда?

— Дальше?

— Надо ли говорить, что есть они у очень немногих. А уж число людей, владеющих пером и обладающих вдобавок этими самыми мудями, и вовсе ничтожно. Поэтому так мало на свете писателей. Тем более что требуются и некоторые другие качества.

— Какие?

— Например, елдак.

— Где муди, там и елдак, — логично. А определение елдака?

— Елдак — это способность к творчеству. Немного на свете людей, действительно способных творить. Большинство всего лишь списывают у предшественников, талантливо или не очень — другой вопрос, причем зачастую предшественники, в свою очередь, сами у кого-то списывали. Бывает и так, что при великолепном владении пером есть елдак, но нет мудей, — Виктор Гюго, например.

— А вы?

— Я, может быть, и смахиваю на евнуха, но елдак у меня что надо.

— А Селин?

— О, у Селина есть все — гениальное перо, железные муди, отменный елдак и прочее.

— Прочее? А что же еще нужно? Анус?

— Ни в коем случае! Анус оставим читателю, чтобы было куда вставлять, а писателю он ни к чему. Нет, что еще необходимо — губы.

— Я не решаюсь спросить, о каких губах идет речь.

— Ну, вы и пошляк! Я говорю о губах, предназначенных, чтобы закрывать рот! Каждый понимает в меру своей испорченности!

— Ладно, а определение губ?

— Губы играют две роли. Во-первых, они превращают слово в чувственный акт. Вы никогда не задумывались, что сталось бы со словом, не будь губ? Это было бы что-то холодное, сухое и невыразительное, как речь судебного исполнителя. Но еще важнее вторая роль: губы призваны закрывать рот, дабы не было сказано что не надо. И у руки есть свои губы, которые не дают ей писать что не надо. Необходимость их трудно переоценить. Иные писатели, наделенные и талантом, и мудями, и елдаком, загубили свое творчество только потому, что говорили, когда следовало промолчать.

— Удивительно слышать это от вас: вы, по-моему, не склонны к самоцензуре.

— Кто говорит о самоцензуре? Вещи, которых не следует говорить, — не обязательно мерзки, совсем наоборот! Мерзости как раз всегда надо высказывать, а не держать в себе: это полезно, весело, здорово. Нет, говорить не следует вещей иного толка — и не ждите, что я скажу каких, потому что говорить их не следует.

— Просветили, называется.

— Я же вас предупредил, что моя работа — не отвечать на вопросы. Переквалифицируйтесь, дружище.

— Губы нужны и для того, чтобы не отвечать на вопросы, верно?

— Не только губы, но и муди. Чтобы не отвечать на иные вопросы, муди просто необходимы.

— Перо, муди, елдак, губы — это все?

— Нет, еще нужны ухо и рука.

— Ухо — чтобы слышать?

— Верно подмечено. Вы просто гений, молодой человек. На самом деле ухо — это эхо для губ. Внутреннее. Флобер любил пококетничать со своим эхом, но неужели он и вправду думал, что кто-нибудь ему поверит? Он-то ведь знал, что нет нужды кричать слова: слова кричат сами. Достаточно слушать их в себе.

— А рука?

— Рука — для оргазма. Это чрезвычайно важный момент. Если писатель не испытывает оргазма — надо бросать немедленно. Это аморально. Писательский труд вообще несет в себе зерно аморальности, и оргазм — единственное, что может его оправдать. Иначе писатель так же мерзок, как негодяй, который изнасиловал маленькую девочку и даже не кончил, совершил насилие ради насилия, зло ради зла.

— Разве можно это сравнивать? Литература все же не так пагубна.

— Вы не знаете, о чем говорите. Естественно, вы ведь не читали меня, откуда вам знать. Пакостей от литературы не счесть: подумайте, сколько деревьев срубили на бумагу, сколько места заняли книжные склады, во что обошлась печать и сколько денег утечет из карманов будущих читателей; подумайте, как эти бедняги будут дохнуть со скуки, читая книги, как измучаются совестью те несчастные, что купят их, да так и не отважатся прочесть, как истомятся добросовестные дурни, что прочтут и не поймут, и главное — какие пустые и напыщенные разговоры будут единственным результатом прочтения или непрочтения… Нет, довольно! И после этого вы говорите мне, что литература не пагубна?

— Но все-таки вы же не можете на сто процентов исключить возможность того, что найдутся хотя бы один-два читателя, которые по-настоящему поймут вас — ну, хотя бы местами. Разве этих проблесков, этого глубинного слияния душ, пусть даже с единицами, недостаточно, чтобы назвать писательский труд благотворным?

— Бред! Не знаю, существуют ли эти единицы, но если да, то им-то как раз больше всего вреда от моих писаний. О чем, по-вашему, я пишу в моих книгах? Может быть, вы думаете, что я воспеваю человеческую доброту и радость жизни? С чего вы взяли, будто, поняв меня, кто-то будет счастлив? Наоборот!

— Родственная душа, пусть даже в беспросветности, — разве это не прекрасно?

— По-вашему, прекрасно знать, что соседу так же худо, как и вам? По мне, от этого еще тошнее.

— В таком случае, зачем вообще писать? Зачем пытаться что-то сказать людям?

— Не путайте божий дар с яичницей: пишут вовсе не затем, чтобы сказать что-то людям. Вы спросили меня, зачем писать, — извольте, отвечаю однозначно и эксклюзивно: ради наслаждения. Иначе говоря, если не испытываешь оргазма, безусловно надо бросать. Лично я так устроен, что всегда испытываю оргазм, когда пишу, — вернее сказать, испытывал, и это было нечто. Не спрашивайте меня почему, откуда я знаю. Вообще-то все теории, пытающиеся объяснить этот феномен, одна другой глупее. Когда-то некий умник сказал мне, что оргазм испытывают в любовном акте, потому что, видите ли, создают жизнь. Нет, вы представляете? Высшее наслаждение — от создания такой печальной и мерзкой вещи, как жизнь! И потом, выходит, женщина, принимающая противозачаточные таблетки, не кончает, потому что не создает жизнь? А этот тип на полном серьезе верил в свою теорию! В общем, не могу объяснить, и не просите, — это факт, и все.