Берсеньев не возвращался слишком долго, и Агатка пошла взглянуть, куда он подевался. И тоже исчезла. Слегка заинтригованная этим обстоятельством, я заглянула в гостиную. Сергей Львович устроился на диване и сладко спал, сложив руки на груди, очки лежали на подлокотнике. Агатка стояла в трех шагах от него, держа в руках плед, лицом напоминая мадонну: безграничная любовь и смирение.
– Утомился трудами праведными, – сказал я, внеся в происходящее некий диссонанс. Агатка шикнула и аккуратно прикрыла его пледом.
Я тоже отправилась спать, а когда проснулась, выяснилось, что в квартире я одна. Сестрица отправилась на работу, и Сергей Львович, надо полагать, тоже. Если меня не разбудили, значит, торопиться в контору не следует. Я выпила кофе, послонялась немного по гостиной, и тут позвонил Стас. Сердце замерло в сладкой истоме, но ровно на полминуты.
– Мне нужен номер мобильного твоего Берсеньева, – сказал Стас, не поздоровавшись.
– Зачем? – не очень уверенно спросила я.
– Номер продиктуй, – повторил он. Я, конечно, продиктовала, а потом немного послушала короткие гудки.
Я его люблю, и он… не стал бы Стас рисковать, решив все, что было между нами, оставить в прошлом. «Не обольщайся, – с печалью подумала я. – Он просто вернул тебе долг. Но даже если… ты же знаешь, у вас ничего не получится. Ты не сможешь забыть, и он тоже… Вот так оно все в жизни… в романах герои уже давно бы сливались в объятиях…» Вскоре стало ясно: в пустой квартире я долго не протяну, начну на стенки бросаться. И я отправилась на работу, но предварительно изрядно потрясла гардероб сестрицы. Явись я в своем костюме для ночных прогулок, наши девчонки решат, что дурная компания толкнула меня на путь криминала, и в свободное от адвокатской деятельности время я лазаю в форточки.
Увидев меня на рабочем месте, Агатка нахмурилась и сказала:
– Костюм новый. И сапоги тоже. Сломаешь каблук – стоимость сапог вычту из зарплаты.
– Вычти сразу и за костюм, пойдем обедать, я непременно пятно поставлю.
– А ты сегодня без обеда трудишься, – осчастливила сестрица.
В тот день с работы она ушла рано, а я задержалась. Выходя из офиса, увидела Сергея Львовича, он не спеша прогуливался до угла здания и обратно.
– Куда сегодня двинем? – вздохнув, спросила я.
– Ты – к родителям. Стас звонил. Сказал, на пару дней ему необходимо отлучиться. Я обещал лично сопроводить тебя в отчий дом. Скажешься больной и просидишь безвылазно хотя бы недельку. А я займусь своими делами, твои мне уже надоели.
Я пыталась возразить, но не преуспела и вскоре уже была в квартире родителей. Осчастливить мамулю тем, что заселяюсь на неделю, не спешила, решив для начала разведать обстановку. Обстановка оказалась накаленной. Одна из маминых подруг стала бабушкой, мама только что вернулась с торжеств по этому поводу. Большая радость за подругу отзывалась гневным возмущением на собственные чада, которые далеки от идеи материнства. Тут и я, очень кстати, под руку подвернулась. Мне припомнили все: четыре идиотских брака, вечные мамины нервы и даже коммуналку, в которой люди в здравом уме добровольно не живут. Папа был в Москве, и остановить поток маминого красноречия никто не пытался, папа и Агатка ввиду отсутствия, а я – точно зная, что будет только хуже. Когда мама, утомившись, стала меня кормить, я готова была согласиться, что семья – это страшное бремя, и все больше радовалась, что не обзавелась ею вновь. А главное, никакие силы небесные не заставят меня находиться в отчем доме целую неделю.
В общем, поблагодарив за ужин, я тихо смылась и направилась к троллейбусной остановке, не желая тратиться на такси: буржуазные замашки скромной девушке не к лицу. Но в скромности судьбой мне было отказано. Я услышала автомобильный сигнал, машинально оглянулась и увидела Димку, точнее, его машину. Он открыл окно и помахал рукой, предлагая к нему присоединиться. Без особой охоты я перешла дорогу и устроилась на сиденье рядом с ним.
– Какая ты сегодня красивая, – сказал он.
– Почему сегодня, а не всегда?
– Ну… всегда тоже. Но сегодня в особенности. И пальтишко класс…
– Агаткино.
– За что такая щедрость?
– За непосильный труд. Отвези меня домой, – попросила я.
– Может, кофейку, пивка или водочки?
– Обойдусь. Отвезешь?
– Куда мне деваться, – вздохнул Димка.
– Как там папаша Тимохи? – спросила я, когда мы не спеша ехали по проспекту.
– Да вроде успокоился.
– Это хорошо.
– Я в отпуск собираюсь, на недельку. Махнем вместе?
– Не до отпуска мне…
– Ты все со своим бомжем носишься?
– Все надо доводить до конца, – наставительно изрекла я, и он замолчал.
Только когда въехали во двор моего дома, спросил ворчливо:
– Чаем напоишь?
– Перебьешься, – ответила я и торопливо простилась.
В подъезде свет не горел, вещь неслыханная для образцового дома. Я сделала шаг в кромешной тьме, посылая мысленный привет соседке тете Маше, и тут же замерла. Все-таки это очень странно. Разумеется, лампочка могла перегореть только что, и соседка этого попросту не успела заметить. Я задрала голову. Весь подъезд тонул во мраке. Какова вероятность, что лампочки на всех этажах перегорели одновременно? Я подумала о пустой квартире и ключе, который оставляла под ковриком возле двери. Привычка, от которой избавляться совсем не хотелось. Но в настоящий момент это показалось откровенной глупостью.
Добраться до ближайшей квартиры, позвонить и узнать, что за новшества у нас в подъезде? Вместо этого я поспешно выпорхнула на улицу. Димка только-только успел тронуться, я отчаянно замахала руками, и он затормозил. Выбрался из машины и пошел мне навстречу. А я машинально отметила: лампочка под козырьком тоже не горит.
– Совесть мучает? – весело спросил Ломакин.
– С совестью порядок. Света в подъезде нет.
– Да? – Он вроде не усмотрел в этом ничего особенного. Как ему растолковать в двух словах, что в доме образцового санитарного состояния такое попросту невозможно. – Темноты боишься?
– Сегодня да, – ответила я.
– Давай провожу, – сказал Димка. – С тебя чай и два поцелуя.
«Может, лучше к Агатке?» – подумала я.
И тут за Димкиной спиной возникли двое. Крепкие парни без намека на улыбки на лицах. Дверь подъезда открылась, и я ощутила чье-то присутствие совсем рядом. Димка нахмурился.
– Садись в свою тачку и вали отсюда, – сказал один из мужчин и слегка его подтолкнул, как выяснилось позже, отнюдь не рукой.
– Ты на кого прешь, урод? – грозно осведомился Ломакин. – Да я вас…
– Дима, не надо, – начала я, но опоздала, впрочем, вмешайся я раньше, вряд ли он стал бы вести себя по-другому. Второй тип ударил его рукояткой пистолета куда-то возле уха, я закричала, а Димка рухнул на землю. Цепкие пальцы ухватили меня за шею, и тот, кто маячил за моей спиной, обрел голос: