Холодные и теплые предметы - читать онлайн книгу. Автор: Ирина Кисельгоф cтр.№ 10

Его глаза обшаривали мою голую до самой талии ногу.

– Да, – хихикнула я.

Новый знакомец рассмеялся в ответ дробным, рассыпчатым смехом. И я поняла, что значит это смех. Похоть. Всего лишь навсего.

– Где ты нашел такую красавицу?

– Там таких уже нет. – Наманикюренные когти Димитрия вгрызлись мне в запястье. – Такие не про тебя.

Я рассмеялась вместе с чужим мужчиной. Димитрий дернул меня за руку.

– Пошли!

Я извиняюще пожала плечами, новый знакомец понимающе улыбнулся. Димитрий взбесился из-за нашего безмолвного диалога. Он закипел паровым котлом из-за нашей невинной пантомимы. Он выглядел полным идиотом.

– Поворачивайся! Быстро! – прошипел он на ухо. – Пока не прибил!

Я поехала к нему домой. Его могла успокоить только постель. В спальне я стащила с себя платье, улеглась на кровать и поманила его к себе. Димитрий медленно снял с себя пиджак, неторопливо развязал галстук, так же неторопливо снял рубашку, вытащил из брюк ремень. Мне надоело ждать, я перевернулась на живот и поманила его пальцами ноги. Через секунду я орала от боли. Меня по ягодицам стегал брючный ремень.

Я снова была маленькой пятилетней девочкой в малиновом лесу.

– Бабушке скажешь? – спросил меня Толик.

– Скажу! – крикнула я.

Сама не знаю, что я имела в виду. Я тогда ничего не понимала. Это сейчас для меня секс – дважды два. Тогда Толик сорвал сочную, темно-зеленую крапиву. Ее там было полно, я часто обжигалась. Это было очень больно. Я испугалась и побежала. Толик легко меня догнал, задрал юбку и отхлестал по голой заднице.

– Скажешь? – спрашивал он.

– Нет! – кричала я.

Он сто раз спрашивал, я сто раз отвечала «нет». Он сам решил, когда будет довольно. Он надел на меня трусики и ласково провел пальцами по моим щекам, стирая слезы.

– Я подарю тебе колечко. С блестящим камушком. Хочешь?

– Хочу, – прошептала я.

Он одернул мою юбку и подтолкнул.

– Беги!

И я побежала. Толик больше не приходил. Теперь я сама понимаю, почему. Он боялся, а я нет. Мы часто дрались с мальчишками, крапивой тоже. В этом не было ничего особенного. На следующий день я о Толике и не вспомнила…

Я провела у Димитрия всю ночь. Я даже не чувствовала боли от брючного ремня. У меня не было на это времени. Вспомнила об этом днем, когда проснулась. Мои ягодицы опухли и покраснели.

Удары по ягодицам нельзя приравнять к насилию в чистом виде. Это насилие без членовредительства, без тяжких последствий для тела, в отличие от души. Удары по ягодицам унизительны. Тебя ставят на место, наказывая, как ребенка. Так ты занимаешь нижнюю ступеньку иерархической лестницы. Важно, соглашаешься ты на это или нет.

– Только попробуй глазеть на мужиков, – пригрозил мне Димитрий.

– Только попробуй еще раз меня ударить. Не будешь глазеть на меня никогда, – пригрозила я.

Я лежала на животе, на спине лежать было больно. В таком положении мои угрозы вряд ли могли впечатлить.

– Не буду, если перестанешь пялиться на самцов и хихикать, – пообещал Димитрий.

На том мы с Димитрием и порешили. Цивилизованно. Я сама согласилась занять ступеньку иерархической лестницы ниже его. Димитрий даже не понял, что оказался хозяином положения. Он был мужчиной с толстыми костями черепа и сверхтонкой корой головного мозга. В этом мне повезло. Хотя легче не стало. Нарощенная кожа носорога отпала, как нарощенный ноготь. Я помнила об этом, пока было больно сидеть. Потом это воспоминание отправилось в особый сундук моей памяти.

Мухи – отдельно, котлеты – отдельно. У меня появилась святая обязанность: помогать Ленке Хорошевской. Это меня примиряло с моей черной стороной «инь». Душе нужна какая-нибудь ниша. Нишей моей души стала Ленка.

Игорь зарабатывал, снимая на видео свадьбы, юбилеи, крестины, обрезания. Все главные вехи человеческой жизни. С деньгами было то густо, то пусто. Хотя какие это деньги? Потому он работал ночами через сутки на огромном складе продовольственной компании, таскал тяжелые мешки с сахаром и мукой. Деньги были нужны Ленке на лечение. Много денег. Он работал на износ. Мне рассказала об этом Ленка. Сам он никогда не жаловался. Я его редко видела. Мне казалось, он меня избегает, потому, идя к ним, я перестала надевать дорогую одежду и украшения. Может, ему это было неприятно?

Я покупала Ленке лекарства. Самые необходимые и самые дорогие. Я отдавала их Ленке. Она меня благодарила честно и искренне. Мне нравилась ее неземная простота. Она не кочевряжилась, как принято в кругу знакомых мне людей. Она благодарила за помощь как нормальный человек.

– Это очень дорого? – только раз спросила она.

– Для меня это копейки, – ответила я. – Правда.

Она поверила сразу. И правильно. Для меня это действительно были копейки.

Когда Игорь узнал об этом, он попросил помочь ему на кухне. Мы вышли из гостиной. Он стоял в центре кухни под лампочкой без абажура. Его запавшие глаза в синих рамах век смотрели на меня прямо и строго. Русые волосы светились нимбом в электрическом освещении.

«Шагающий ангел», – снова подумала я.

Это моя любимая картина. Художника Ермолаева. Она на заставке в моем лэптопе.

– Не надо этого делать, – глухо сказал он.

– Почему? Потому что страдает твоя гордыня? Она важнее ее здоровья? – выкрикнула я неожиданно для самой себя.

«Неужели он похож на меня?» – вдруг испугалась я.

Он отвернулся, лицо выпало из круга света и оказалось в тени. Его заливала кровь, делая изжелта-бледную кожу оливково-смуглой в сумеречном вечернем свете.

Ему было стыдно. Он человек. Нормальный мужик из мяса и костей, который не может заработать достаточно денег на лечение тяжелобольной жены. Мне стало легче.

– Я делаю это не для тебя, – мягче сказала я. – А для нее. Запомни.

– Спасибо, – глухо сказал он.

Мне стало почему-то горько оттого, что деньги есть совсем не у тех, кому они действительно нужны. Мне было неловко, но не надо показывать ему этого, потому я заторопилась домой. Он вышел в коридор и стал надевать стоптанные ботинки.

– Не нужно меня провожать, – попросила я его. Я хотела остаться одна.

– Прости, – повторил он.

Я закрыла дверь и убыла в свою жизнь без забот и хлопот. Одна. У мужей слепых жен хорошая интуиция. Такая же, как у слепых.

Я его простила. Для Ленки я делала то, что никогда не делала для других. У меня на лбу написано «стерва», от меня трудно ожидать что-то подобное.

Поздним вечером позвонила мама. Она пожаловалась: