– Не думаю, что нам удастся быстро найти. Лучше уж подождать здесь, какой-никакой, а выход есть, а если есть – мы через него выйдем.
Люди шли, и шли, и шли, и непонятно, откуда их столько. Они не общались между собой, молчали – угрюмые, озабоченные. У некоторых женщина на проходной проверяла и сумки, они безропотно протягивали свои вещи на осмотр, и их пропускали короткими снисходительными кивками. Константин присел на корточки рядом с Варварой Семеновной. Оба задумались, каждый о своем, и пропустили момент, когда женщина из стеклянной будки резким голосом подозвала их. Лишь через несколько минут Варвара Семеновна сообразила, что людской поток иссяк. Она схватила Константина за руки, потянула его к выходу с испуганным шепотом: «Идемте, Константин, идемте скорее».
– Ну, и что вы делаете на территории? – спросила их женщина, губы которой брезгливо или нервно вздрагивали.
Константин старался отвечать уверенно и спокойно, немного вальяжно.
– Мы – отдыхающие. Дело в том, что мы прогуливались неподалеку, искали пляжи, шли вдоль балки и наткнулись на гм… сооружение. Нам стало любопытно…
– Вы вдвоем? Кроме вас не было никого?
Он замялся меньше чем на секунду, прикидывая, каким ответом меньше навредит спутникам, и, чтобы замаскировать эту секунду, взял под локоть неверно стоящую Варвару Семеновну.
– Сами.
– Кто пропустил вас? На каком основании?
– Да никто не пропустил… Ворота были открыты, выглядели не так уж серьезно… Уж ничего дурного я в этом не видел – войти в открытые ворота.
– Не может быть, чтобы никто их не охранял в тот момент.
– Тем не менее так и было. Мы подумали, снаружи создавалось впечатление, что завод заброшен, и решили посмотреть, что да как, что здесь выпускалось.
– Значит, так. Слушайте. Дела такие: по уму, я бы должна была вас задержать сейчас. – Женщина сделала гулкую паузу. – Но то, что вы беспрепятственно проникли на территорию, может вылиться в большие неприятности для некоторых. Для всех нас, в том числе для меня. Однако, чтобы отпустить вас, мне нужна причина. Хотя бы повод. Откуда я знаю, что вы не обманываете меня? Интуиция подсказывает мне, что вы говорите правду. Иначе вы не вели бы себя так глупо. И всё же, найдите мне хоть одну причину выпустить вас.
Константин открыл было рот, но вахтерша перебила его:
– Не ты. Пусть она хоть слово скажет.
Варвара Семеновна сделала шаг вперед.
– Нас ждут, – сказала она, – у нас семьи. Мы ни в чем не виноваты, мы в самом деле случайно забрели сюда…
Ухмыляясь, женщина покачала головой.
– Ладно. Давайте я вас обыщу.
Первой обыск прошла Варвара Семеновна. Не страшнее, чем бывает в аэропорту. Настала очередь Константина. Он скривился – никогда еще посторонняя дама не ощупывала его так интимно и холодно. В определенном месте рука ее задержалась, а потом женщина посмотрела на него, будто довольная чем-то. Без объяснений была изъята перьевая Waterman из нагрудного кармана.
В остальном ущерба они не потерпели, если не считать унижения, словно придавившего обоих. Ворота с медленным скрипом закрылись за ними. Ветер. Снаружи было холоднее, куда холоднее, чем внутри. Быстрая радость обретенной свободы сменилась подавленностью. Они оказались с противоположной стороны сооружения. До самого горизонта жидким фоном тянулось что-то вроде свалки, в нескольких сотнях метров от них пересеченной полосами рельс. Полчища птиц то опускались, то взлетали, крича в возбуждении. Константин и Варвара Семеновна старались ступать на просветы голой земли в мусоре. Останки забитого скота: рога, черепа. Промышленный мусор. Битые чашки. Треснувший плафон люстры. Варвара Семеновна старалась отводить глаза, но тошнота все равно подступала к горлу. Константин смотрел прямо. Он крепко держал периодически слабеющую руку Варвары Семеновны. Птицы плотными шумными тучами проносились над головой, все время в одном направлении. Отставшие изо всех сил загребали крыльями смрадный воздух, чтобы догнать стаю. Константин думал: что́ им там, почему они все летят в одну сторону, ведь птицы-то не перелетные – вороны, чайки. И почему их не убывает. А отставшие – как они знают, куда лететь? Круглая коровья кость выскользнула из-под его ноги.
Шумно проезжал поезд, длинный товарняк, не менее сорока вагонов. Испуганные птицы отлетели, на время затихли. Поезд гудел, стучали колеса. Щеки Константина втягивались – сухие от ветра, с утра выбритые. Он пробовал улыбнуться, не разжимая губ, чтобы не заглатывать воздух. Целью было обойти строение, выйти к дороге, по которой они пришли сюда. Быстро стемнело, на заводе засветились прожекторы, они кое-как освещали путь, но все рано порой не удавалось увидеть, куда ступаешь. Пару раз они едва не свалились в ямы правильной формы. Когда мусор стал редеть, пошли быстрее, окрыленные надеждой.
– Самое тяжелое позади, – утешая, говорил Константин.
Варвара Семеновна согласно кивала, при этом казалось, что ее утомленная шея сейчас упустит голову, что позвоночник больше не в силах держать. Еще ускорили шаг, когда вышли на дорогу. Обессиленные, избегали оглядываться и не видели нависающую за спиной громаду с жадно открытыми воротами, из которых выезжали грузовики, душа ночь моторами. Свет прожекторов, как ни удалялись, следовал за ними. Сердцебиение; Варвара Семеновна ковыляла как попало, лишь бы дойти. Ей было страшно в течение всего этого тоскливого утомительного вечера. Она уже не вспоминала о своем номере. Только бы дойти.
Тени теней, они входили в холл отеля. Тепло и свет. Лестница. Оттаивающие губы. Константин брал ключ.
– Варвара Семеновна, поднимемся в наш с Настей номер – по-моему, еще есть немного коньяка. Вам это сейчас необходимо.
Ей хотелось к себе, в постель, и не хотелось коньяка.
– Нет, спасибо, я к себе, так будет лучше!
Но Константин настаивал, и у нее снова не хватило решимости оказаться.
Поднимались на лифте. Бутылка оказалась пустой. Валялось несколько конфет.
– Угощайтесь. Как жаль, нет коньяка, – засмеялся, – совсем не помню – когда мы его допили?
– Ничего, ничего. Так лучше. Мне не очень коньяк. Давление.
– Вот одеяло. Укройтесь. Берите же конфеты, шоколад помогает справиться со стрессом. Берите.
– Константин, честно говоря, я беспокоюсь. Анастасии нет. Нужно зайти к Виталику, проверить, вернулся ли он.
– Посидите здесь, я сам схожу посмотрю. Грейтесь.
Он вышел в коридор, шагал по истертой красной дорожке, покуда не сообразил, что не знает, где номер студента. Усталость давила на лоб и виски. Он почему-то был уверен, что и с Настей, и со студентом всё в порядке. Необходимость беспокоиться, действовать только раздражала. Такое бывает, когда непрерывно беспокоишься о близком человеке – срабатывает предохранитель, и больше не беспокоишься, неважно, даже если наконец есть основания для беспокойства.