Исповедь соперницы - читать онлайн книгу. Автор: Симона Вилар cтр.№ 111

Однако последней каплей в этой чаше стала история с кастеляном. Я вызвал его к себе, велев отчитаться в расходах за дни ярмарки, но в ответ на это требование получил возмущенный ответ, что он не вел никаких записей, как и заведено при дворах могущественных государей. Святая правда — многие владельцы маноров ничего не смыслят в ведении дел и счете, однако этот прилизанный француз явно не ожидал, что я, грубый сакс, окажусь весьма искушенным во всех вопросах хозяйства, и занервничал, несмотря на все свое самообладание.

Все это заставило меня решить, что он не чист на руку, и я уже готов был рассчитать кастеляна, но неожиданно натолкнулся на яростное противодействие Бэртрады. Она вскричала, что я не ценю ее усилий и готов превратить дочь короля в простую саксонку, измученную домашней работой. Произошла безобразная сцена, и я почел за благо уехать из Гронвуда, тем более, что лорд д'Обиньи настойчиво звал меня осмотреть его замок Ризинг, возводимый на побережье залива Уош. Прихватив с собой каменщика Саймона, я направился в Ризинг, убив таким образом двух зайцев: д’Обиньи нуждался в консультации опытного строительства, а Пенда — в том, чтобы в отсутствие Саймона окончательно наладить свои отношения с Кларой.

В пути Саймон развлекал меня своей болтовней, а порой принимался поучать в любовных делах, что, как ни странно, сходило ему с рук. Беспутный и добродушный, он был в то же время проницателен и обладал острым глазом. И то, что творилось со мной, было для него открытой книгой.

— Милорд, — как-то заметил он. — У вас глаза, как у девушки. Они ничего не прячут, а в особенности печаль.

Однако в Ризинге Саймон вмиг переменился. Здесь, среди шума и суеты строительства, за версту было видно, что этот человек — настоящий мастер своего дела, которому нет равных в Англии.

Любопытно было наблюдать, как лорд Уильям д'Обиньи ходит по пятам за моим каменщиком и ловит на лету каждое его слово, словно сам состоит в подмастерьях у Саймона. О, Ризинг для этого рано поседевшего, но летами еще не старого лорда значил очень много, и с этой цитаделью он связывал далеко идущие планы. Замок ни в чем не должен уступать Гронвуду, и когда он будет закончен, лорд непременно пригласит сюда короля Генриха — а с ним прибудет и ее величество королева Аделиза…

Крест честной — слышали бы вы, как он произносил это имя! Тогда-то я и припомнил, что во время моего пребывания в Ле Мане до моих ушей доходила болтовня о том, что лорд Уильям оказывает королеве особые знаки внимания.

— О, если бы вы знали, сэр, — восторгался д'Обиньи, когда порой мы отправлялись порыбачить в море и нас мог слышать только утренний бриз, — если бы вы знали, какая это необыкновенная и возвышенная душа! Небо не даровало ей счастья материнства, однако она сама может составить счастье любого мужчины. Увы, король слеп и глух к ее достоинствам, однако пути Господни неисповедимы, наш государь далеко не молод…И кто знает, может быть я и дождусь моей нежной Аделизы.

Я молчал, хоть и сочувствовал д'Обиньи. И он также понял это, и однажды заметил:

— Я должен просить у вас прощения за то, что поверяю вам свои чувства. Но ваши глаза… Они говорят о том, что вы, как никто другой, способны понять любое движение души.

Похоже, с моими глазами и впрямь было что-то неладное. А д'Обиньи оказался достаточно чутким и сообразительным, чтобы догадаться, в чем дело. Во всяком случае, он перестал донимать меня сватовством племянника, а его самого отправил куда-то с поручением.

Сэр Уильям, с какой стороны ни посмотри, был славным малым, и мне неплохо жилось в его Ризинге, однако у меня было дело, которое я не мог откладывать. Среди моей поклажи бережно хранился сверток переливчатого серого атласа, который я намеривался преподнести Гите Вейк на обратном пути в Гронвуд. Однако я откладывал отъезд со дня на день, ибо больше смерти боялся того разговора о замужестве, который становился все более неизбежным — если я и впрямь хочу счастья для Гиты.

В день Святых Петра и Павла [64] я отстоял в часовне Ризинга раннюю мессу, оседлал Набега и, отказавшись от сопровождения, поскакал вдоль песчаных дюн побережья туда, где темнели леса. Старая тропа вела оттуда в маноры Гиты Вейк.

В этих древних лесах можно было встретить дубы, которые еще помнили суровое правление датчан. Это были настоящие великаны, овеянные легендами, и порой на ветвях того или иного раскидистого дуба виднелись нехитрые приношения местных жителей — цветные ленты, шерстяные лоскутки, обрезки меди. Однако я почти не смотрел по сторонам, машинально направляя Набега и уже в который раз обдумывая, как построить разговор с Гитой. Я намеревался не только предоставить ей возможность самой решить свою судьбу, но и позаботиться о Милдрэд, ибо не желал, чтобы моя дочь росла бесприданницей.

Неожиданно мне пришлось рвануть поводья — Набег, свернув на боковую тропу, оказался прямо посреди стада щетинистых местных свиней, которых гнали пастухи. Свиньи подняли визг, а Набег едва не взвился на дыбы, и мне пришлось повозиться, чтобы сдержать его. Лошади терпеть не могут свиней, и сколько я ни усердствовал, мой норовистый красавец припадал на задние ноги и брыкался, пока черные тощие твари, вереща, разбегались во все стороны.

Наконец я угомонил Набега, а пастухи, отогнав свиней, приблизились, кланяясь и приветствуя меня.

— Божьего вам благоволения, эрл Эдгар! Давненько вас не было видать в наших краях. Но теперь вы, должно быть, все же решили навестить свою Фею Тумана.

Они обращались ко мне, как к старому знакомому, в их голосах слышалось простодушное любопытство. В представлении простолюдинов все это было в порядке вещей — я был обязан навещать женщину, от которой имел ребенка.

— Я направляюсь в Тауэр Вейк.

— Понятное дело. Только миледи там нету.

— Где же она?

— Ясно где — на пашне. Нынче чуть не все окрестные жители собрались у Белых верхов отпраздновать Лугнас.

Я поблагодарил пастухов и повернул Набега. Надо же — я начисто забыл об этом старом обычае. Ведь если в храмах в этот день отмечают день святых апостолов Петра и Павла, то крестьяне по древнему обычаю справляют праздник урожая, памятуя те времена, когда поклонялись языческому богу плодородия Лугу.

Теперь я направлялся туда, где лежали пахотные угодья Гиты.

Еще издали я услышал веселый гомон, а едва выехав из леса, оказался в толпе нарядных веселящихся людей. Плоская возвышенность, служившая границей сразу нескольких земельных владений, была заполнена крестьянами. Играли волынки и рожки, пахло жареным мясом и свежевыпеченным хлебом. Отовсюду доносился смех, пение, веселые выкрики.

Я спешился, и меня сразу же окружили.

— Вот славно! Сам эрл Эдгар прибыл почтить Лугнаса!

— Да он, поди, к госпоже приехал!

Это произнесла миловидная молодая женщина с выбившимися из-под головной повязки золотистыми прядями. Ее лицо показалось мне знакомым, и я обратился к ней: