— Он тебя ударил, Трейси? — гневно спросил Никос.
Трейси молчала, плотно сжав губы.
— Он тебя избил?
— Я поняла, что ему это в радость. Мама была вынуждена вызвать врача. Он наложил гипс на сломанную руку. А мама... Мама сказала, чтобы я, не раздумывая, выходила за Карла. И уехала из этого дома. Я точно знаю, что никогда бы не подчинилась деду, если бы мама не настояла на этом браке. Ее мнению я всегда доверяла. Она умела разбираться в людях как никто другой.
Никос сел напротив Трейси. Взял ее руки в свои и заглянул в лицо.
— Твоя мама не ошиблась? — пытливо спросил Никос.
— Она все верно угадала. Я и Карл, мы в чем-то очень похожи. Он жил в постоянном страхе публичного разоблачения. Его отец терроризировал его за связь с Эриком. Мы понимали друг друга. Когда же дед скончался, я подумывала о том, чтобы развестись. Но Карл в ту пору нуждался в моей поддержке, отношение к нему внутри семьи было ужасным. Его родные полюбили меня, и я оставалась с ним столько, сколько это было необходимо.
— И ты сознательно жертвовала своей репутацией ради его спокойствия?
— Он помог мне, я помогла ему, что в этом удивительного?
— Меня удивляет, что такие извилистые дороги ведут человека к его цели. Удивительно, почему в нужный момент ни я, ни ты не сделали ничего, чтобы избежать этих долгих лет скитаний. И мы продолжаем пребывать в заблуждении, что все может устроиться без нашего волевого участия.
— Но я, несмотря ни на что, стремилась к тебе. Несколько лет назад в Нью-Йорке я купила мужской перстень с желтым сапфиром. Я не могла удержаться от этого поступка, потому что когда я увидела перстень, то вспомнила твои глаза, Никос. Тогда мне верилось, что настанет день, когда я подарю это кольцо тебе в знак моей любви. Оно до сих пор хранится в моем доме в Буффало. И когда я летела к тебе, я мечтала, что этот день настанет очень скоро. Ты же встретил меня холодно. Я перестала надеяться, что ты полюбишь меня. И считала, что достаточно любить самой.
— Мы так давно знакомы и так плохо знаем друг друга. Что мне мешает признаться, что я люблю тебя, Трейси?
Он крепко обнял ее, как ту маленькую девочку, которая нуждалась в защите.
— Ты хороший человек. Никос. В тебе говорит жалость. Не нужно неосторожных признаний. Я не хочу обманываться.
— Возможно, ты права. Тогда иди спать...
Она уснула как дитя. Божественный Гелиос прогнал ее страшный сон, и ничто больше не тревожило ее покой. Но другое дело Никос, который в ту ночь не сомкнул глаз.
Он всегда был уверен в своей способности отделять зерна от плевел, хорошее от дурного, правдивое от ложного. Но в Трейси он ошибся. Наверное, потому, что был к ней слишком пристрастен. Так получается, когда пренебрегаешь любовью, когда считаешь, что сам построишь свою жизнь правильнее, чем это сделает капризная и непредсказуемая любовь.
Никос хотел от любви слишком многого и не получил ничего. Ему тридцать восемь, и он одинок. В признаниях труслив, в поступках безволен. И это тогда, когда юное существо взирает на него как на бога! А он даже как наставник плох...
Трейси стояла с чемоданом на краю своего ученического поля. Стройные и сильные стебли тянулись ввысь. Она смотрела на них и понимала, что теперь только страх может ее остановить, но страха она больше не допустит. Ее страхи лежат в дедовой могиле. А впереди новая жизнь.
Скоро ее поле начнет цвести, но она этого не увидит. Это будет ее подарок наставнику и другу.
Жизнь научила Трейси ценить крупицы добра, которые может дать человек человеку, и не требовать большего.
Она улетала с легким сердцем. Трейси верила, что последняя глава в истории ее любви еще не написана. И если теперь им приходится расстаться, то сделают они это как люди близкие по духу.
— Ты действительно не хочешь, чтобы я проводил тебя до Афин? — с робкой надеждой на то, что она передумает, спросил Никос.
Она отрицательно покачала головой. На ее лице сияла таинственная улыбка. Никос видел, что она изменилась, но в чем заключаются перемены, он еще не знал.
Шесть недель они провели вместе. Томительные недели неуверенности и напряженных подозрений завершились этими шестью, исполненными теплотой и симпатией.
— Будет трудно, — предупредил Никос, намекая на ее прежние тревоги.
— Я справлюсь, — отозвалась она голосом той маленькой девочки, которая воевала с дедом за своего трогательного мопса.
— И почему тебе вздумалось непременно лететь одной?
— Потому что таков поступок взрослого человека, которому не на кого рассчитывать, кроме как на самого себя. Разве мой наставник меня не этому учил?
— Ты еще вернешься?
— Ты бы этого хотел?
— Я бы хотел, чтобы ты дала мне время.
— Я позвоню тебе, Никос, — она поцеловала его в щеку. — Пожелай мне удачи в небе и на земле.
— Она у тебя есть, не сомневайся в этом.
Он продолжал смотреть в небо, когда вертолет поднялся, и даже когда вертолет скрылся из виду и шум лопастей затих, он смотрел в далекую синеву. Но когда Никос повернул к дому, то вдруг почувствовал себя совсем одиноким.
— Что случилось, дядя Никос? Ты не болен? — спросил Ари, который последние несколько дней мыслями был уже далеко от Каламбаки. Юноша не мог дождаться того дня, когда уедет в Афины.
— Со мной все нормально. Дай мне, пожалуйста, ключ от номера, где жила Трейси.
— Собираешься перебраться к нам?
— Трейси сказала, что забыла кое-что, я обещал забрать.
— Сейчас принесу ключ.
Ари появился с ключом и сказал:
— А ведь она ничего не забывала. Мама сказала, что она все хорошо проверила перед тем, как сдала номер. Не понимаю, как ты мог ее отпустить, Никос, — тоном очень взрослого человека произнес Ари.
— Что ты этим хочешь сказать?
— Где еще ты найдешь женщину, которая будет боготворить тебя?
— Это тебя не касается, Ари.
— Я бы мог понять, если бы ты не любил ее. Но ты просто слабак, Никос.
— Ты назвал меня слабаком, мальчишка?
— Я готов ответит за свои слова, Никос.
— Если ты прав Ари, то я еще и дурак.
— Если бы меня любила девушка так, как Трейси любит тебя, я бы целовал землю, по которой она ходит.
— Ты очень молод, Ари.
— Но и ты не безнадежен, Никос, если не упустишь ее.
Трейси терпеливо ожидала, пока соберутся все члены правления корпорации «Лоретто». Ее явный оппонент Винсент Морелли, взявший на себя исполнение обязанностей председательствующего с тех пор, как Диана Коннер отошла от дел, ударил молоточком, когда все были в сборе.