В помещение библиотеки герцог вошел почти уверенным в том, что ничего странного ни здесь, ни на втором этаже, ни в подвалах и на чердаках им обнаружить не удастся. Поместье Бартиндар было типичным убежищем провинциала. Подборка книг – масса легенд из различных миров и всевозможные энциклопедии – лишь усугубила подозрения. Раздраженно повертев в руках пресс-папье в виде писающей на камень собачки, герцог отбросил его на стол и запрокинул голову, изучая содержимое верхних полок ближайшего шкафа, а Кэлер, насвистывая, методично рылся в бумагах на столе. Заинтересовавшись фолиантом в потертой кожаной обложке, Элегор пролевитировал и снял книгу с полки. Пфф! Опять мимо! Разочарованно пролистав сборник сказок с движущимися картинками, герцог подпрыгнул и запулил его обратно. Поднялось небольшое облачко пыли. С преувеличенным вниманием пронаблюдав за тем, как оно оседает, молодой бог процедил с досадой:
– Хотел бы я знать, как эти карты попали в Бартиндар! Гургас, конечно, был славный малый, и яблоки у него вкусные, но при чем здесь игры Творца?
Молодой бог развернулся на каблуках и услышал, как что-то хрустнуло у него под правым сапогом. Элегор поднял ногу и увидел измельченный розовый перламутр. Сунув руку в карман для проверки, герцог стыдливо позвал принца:
– Эй, Кэлер, кажется, я растоптал подарок Сины. Жемчужина выпала у меня из кармана.
– Вот тебе и Жемчужина Желания, – хмыкнул принц, мельком глянув на останки прекрасной драгоценности, подошел к Элегору, нагнулся и просеял в пальцах поблескивающий порошок.
В воздухе ощутимо запахло речным ветром, мокрыми водорослями и чем-то пронзительно-пряным, отдаленно напоминающим легкий аромат, исходивший от красавицы-русалки. Появился туман, неожиданно, как это всегда бывает на реке, его маленький клочок начал быстро разрастаться, щупальца заветвились, и в считаные секунды плотная пелена заполнила собой всю книжную залу. Богам даже показалось, что они услышали звонкие голоса амфибий, крики птиц и отдаленный шум волн. Потом видение резко перешло в иное качество. Не чувствуя угрозы, мужчины, привыкшие к волшебным выкрутасам, то и дело вторгающимся в их жизнь, не стали вмешиваться в хрупкое плетение чар.
Туман породил призрачное марево видения, которое с каждой минутой становилось все ярче.
Теперь уже боги могли разглядеть, что им явлена обстановка не далее как несколько минут назад осмотренного кабинета. Только сейчас он не был пуст. В помещении находился знакомый по портрету в галерее Гургас Бартиндарский все в том же полосатом жилете. Только глазки старичка оказались усталыми, прибавилось морщинок на лице, а пушистый венчик волос поредел. Хозяин сидел в большом кресле и попыхивал трубочкой, а напротив него у окна, покрытого слепыми струйками дождя, стояла высокая фигура, закутанная в темно-серый плащ. Шел разговор.
– Ты всегда был мне другом, Гургас, и тогда, когда я был обречен жить в притворстве, не смея показать родным своей истинной сути, страшась разоблачения, и тогда, когда по Его милости я оказался лишен почти всего: дома, родины, семьи, детей. Мне не позволяли видеть, как взрослеют сыновья, как растет дочь. Наверное, теперь она уже совсем взрослая красавица. В твоем поместье я нашел покой, в каком, думал, мне будет отказано навсегда. Но Он лишь смеялся надо мной, над моею надеждой, смеялся, как всегда. Позволил обрести, чтобы больнее было терять… – В глухом голосе, льющемся из-под капюшона плаща, чувствовалась неподдельная боль.
– Друг мой, ты не прав, – выпустив колечко дыма, вздохнул старик и с мягким укором поглядел на собеседника из-под очков. – Никогда нельзя обрести что-либо навечно. Не ты ли сам являешься олицетворением этой истины? Рано или поздно нам приходится расставаться с тем, что стало привычным, и пускаться в дальнейший путь, снимать старую, износившуюся одежду, чтобы облачиться в новые одеяния. Что ж, мы сами виноваты в том, что привычка настолько прирастает к нам, что приходится изживать ее с кровью. Но неужели, зная, что нашей дружбе наступит конец, ты не пожелал бы обрести ее?
– Ты говоришь сейчас как деревенский мудрец, – горько усмехнулся «плащ».
– Такой уж я есть, – нисколько не обиделся Гургас. – Так ведь это тебе и пришлось по нраву.
– Да, ты не побоялся свести дружбу со Жнецом, – согласился незнакомец.
Элегор изумленно втянул воздух сквозь зубы. Если то, что говорил мужик в плаще, было правдой, а не розыгрышем или изысканной метафорой, то этот тип являлся олицетворением одной из самых страшных легенд Мироздания – Жнецом Творца, тем, что косит неугодные колосья. Никогда прежде герцогу не случалось напарываться на Жнеца, что многие в Лоуленде считали живым доказательством невездесущности Творца, ибо если уж Он до сих пор не отправил за душой сумасшедшего герцога своего Слугу, то, значит, воистину не всякая тревожная весть доходит до ушей Владыки Вселенных.
– Моя дружба по-прежнему с тобой, – твердо подтвердил Гургас.
– Но Он хочет отнять у меня и ее, оборвать последнюю нить, – с трудом выдавил Жнец и с такой силой сжал подоконник, что отломил изрядный кусок дерева. Повертел его в руках и бросил на пол.
– Я знаю, о чем ты, – спокойно сказал хозяин Бартиндара и выпустил из трубочки еще несколько колечек дыма.
– Знаешь? – обернувшись к собеседнику, изумился Жнец, полы его плаща взволнованно заколыхались. Но лица в глубокой тени капюшона по-прежнему было не разглядеть.
– Конечно, я видел вчера сон, – подтвердил Гургас, тряхнув венчиком волос.
– И ты так спокойно говоришь об этом? Быть может, ты, друг мой, готов смириться с такой несправедливостью, но не я, – вспыхнул незнакомец.
– О какой же несправедливости ты говоришь, Вэлль? – впервые обратился к своему приятелю по имени Гургас.
– О том, что мне назначено убить тебя, – почти закричал Жнец, и комната содрогнулась от его крика.
– Убить? Нет, – задумчиво возразил человек. – Мой черед пришел, именно об этом я видел сон, да и сам явственно чувствую, как утекают последние капли воды из клепсидры жизни. Пора. Но, поверь мне, Вэлль, я предпочту уйти в другой мир от твоих рук, а не свернуть себе шею, по-глупому сорвавшись с лестницы или поперхнувшись куском яблока. Это честь, если Творец нашел в своем узоре место для моей смерти. Честь, а не горе, и в глубине души ты все понимаешь. Не будь эгоистом, ты жалеешь не меня, а себя.
– Ты слишком мудр, мой благородный друг. – Голос Жнеца дрогнул. – Ради нашей дружбы ты отказался от общения с родными и знакомыми, от путешествий, позволил мне окружить твои владения пеленой неприятия, только чтобы мы могли встречаться без помех, а теперь готов преподнести в подарок и свою жизнь. Не слишком ли щедрый дар?
– А зачем еще нужна дружба, Вэлль, если не отдавать все до конца, – тихо спросил Гургас. – Не жалей, делай то, что суждено.
– В тебе больше веры, чем во мне… Спасибо, я надеюсь, что мы увидимся вновь, и моя душа узнает твою, – покаянно заключил Жнец.
Он повернулся к хозяину поместья и быстро повел рукой, затянутой в темно-серую перчатку.