– Додумывайся сам, – объяснил ему Крис, – у тебя же есть
собственное воображение.
– Еще чего! – возмутился Верн. – Он сочинил эту сраную
историю, вот пускай он и применит свое воображение!
– Да, Горди, чем же в конце концов все это кончилось для
Задницы? -принялся настаивать и Тедди. – Ты уж давай, досказывай…
– Ну, – замялся я, – думаю, что уж папаша-то его
присутствовал, конечно, на соревновании и, придя домой, задал сыночку хорошую
трепку.
– Точно, – согласился Крис, – скорее всего, так и было.
– А ребята, – добавил я, – продолжали дразнить его Задницей,
вот только к этой кличке прибавилась, наверное, еще одна: Рыгайло-Блевайло.
– Тоскливый какой-то конец, – угрюмо заметил Тедди.
– Потому-то я его и опустил.
– А ты не хочешь переделать его? – предложил Тедди. – К
примеру, он, пристрелив папашу, убегает из дома и присоединяется к техасским
рейнджерам… Как тебе это нравится?
Мы с Крисом обменялись взглядами, и Крис незаметно покрутил
пальцем у виска.
– Ну, если так нравится тебе… – не стал я возражать Тедди.
– А про Ле-Дио ничего новенького нет?
– Сейчас нет, может, попозже будет. – Мне не хотелось его
огорчать, однако рассказывать что-то про Ле-Дио у меня не было ни малейшего
желания. – Жаль, что тебе не понравилась эта история.
– Да нет же, еще как понравилась, особенно про блевотину, –
принялся уверять Тедди. – Вот только конец маленько подкачал.
– Да, – согласился Верн, – то, как всех там вывернуло
наизнанку, было великолепно. А насчет конца Тедди прав.
– Ладно, пусть будет так, – вздохнул я.
Крис поднялся: пора было трогаться в путь. Было еще совсем
светло, и небо продолжало сиять какой-то пронзительной голубизной, однако тени
сильно удлинились – дело шло к вечеру. Ребенком, помнится, мне всегда казалось,
что вечера на исходе лета наступали как-то уж слишком неожиданно, совсем не
так, как, скажем, в июне, когда и в половине десятого было еще совсем светло.
– Который час, Горди? – спросил Крис.
Взглянув на часы, я поразился: уже шестой…
– Да, пора, – заторопился и Тедди. – Нужно разбить лагерь
засветло, чтобы успеть собрать дров. К тому же я проголодался.
– Ладно, начнем устраиваться на ночлег в половине седьмого,
– решил Крис. – Возражений нет?
Их не было. Мы двинулись в путь, но уже не по шпалам, а по
щебенке возле рельс. Река вскоре осталась далеко позади, так, что ее и слышно
уже не было. То и дело приходилось хлопать себя по лицу и шее, отгоняя комаров.
Впереди теперь шли Верн и Тедди, оживленно обсуждая содержание последних выпусков
комиксов, а Крис, засунув руки в карманы, двигался со мною рядом. Рубашка, все
еще повязанная на поясе, хлопала его по бедрам и коленям, словно фартук.
– Я слямзил у папаши несколько штук «Уинстона», – сообщил
он. -Покурим после ужина.
– Правда?! – обрадовался я. – Это здорово.
– После ужина, – повторил Крис. – Закурить после еды – самое
милое дело.
– Это точно.
Некоторое время мы шли молча.
– А рассказ у тебя вышел классный, – неожиданно сказал Крис.
– Не обращай на них внимания, – он кивнул в сторону Верна и Тедди, – у них
просто не хватает мозгов, чтобы понять.
– Да ну, фигня это…
– Перестань. Не фигня, и ты это прекрасно понимаешь. Ты
собираешься его записать? Ну, обработать и перенести на бумагу?
– Наверное… Только позже. Я, видишь ли, не умею писать вот
так, сразу. Рассказ должен сначала сложиться в голове, так сказать, дозреть.
– А как насчет концовки? Верн дурачок – конец этой истории,
по-моему, как раз таким и должен быть. Как в жизни, в нашей поганой жизни…
– Чем же она такая уж поганая?
– А что, нет?
Крис нахмурился, но тут же рассмеялся:
– А знаешь, я завидую тебе. Они из тебя выскакивают, словно
пузырьки газа из «кока-колы», если хорошенько взболтать бутылку.
– Что-что из меня выскакивает? – переспросил я, хотя,
похоже, прекрасно понимал, о чем он.
– Да эти твои байки. Ведь это просто невероятно: ты их
рожаешь одну за другой, а им все конца нет. Вот увидишь, Горди, ты станешь
великим писателем.
– Не думаю.
– Станешь. А может, когда-нибудь напишешь и о нас, о нашем
детстве: как мы жили, чем занимались…
– Уж о тебе-то точно напишу, – ткнул я его локтем в бок.
Отсмеявшись, мы еще немного помолчали, затем он так же неожиданно спросил:
– В школу тянет?
Я пожал плечами. Что тут сказать? Разве в школу вообще может
тянуть? После каникул хочется, конечно, повидать друзей, посмотреть на новых
учителей. К концу лета иногда даже устаешь от отдыха, но эта усталость -ничто
по сравнению с усталостью от учебы, которая наступает уже на второй неделе
после начала занятий.
– А знаешь, Горди, к следующим летним каникулам мы уже будем
совсем другими, – сказал вдруг Крис.
– Как это? Почему?
– Средняя школа – не начальная. Там все будет по-другому,
почти как в колледже. Меня, Тедди и Верна запишут, скорее всего, в
производственный класс, как и всех отстающих, – будем вытачивать пепельницы и
мастерить клетки для птиц. Верн, может, даже загремит во вспомогательный… Тебе
же прямая дорога в гуманитарный, «продвинутый» класс. Там у тебя будут новые
друзья, не чета нам… Уж до них-то смысл твоих рассказов станет не на третьи
сутки доходить… Вот так, Горди.
– Черт с ними, с рассказами. Я не собираюсь расставаться ни
с тобой, ни с Тедди, ни с Верном.
– Ну и дурак.
– Почему же это я дурак. Потому что не хочу бросать друзей?
Замедлив шаг, он задумчиво взглянул на меня, словно решая:
сказать или не говорить? Верн с Тедди уже опередили нас чуть ли не на милю.
Солнце, клонясь к закату, выглядывало из-за верхушек деревьев, окрашивая все
вокруг в золотистый цвет. Рельсы поблескивали уже не на всем протяжении, а лишь
местами, как будто через каждые шестьдесят ярдов кто-то по ним рассыпал
бриллианты. Тем не менее, было все так же жарко, и пот продолжал катить с нас
градом.
– Да, бросить, если ежу понятно, что такие друзья тебя до
добра не доведут, – жестко сказал, наконец, Крис. – Тем более с такой семьей,
как у тебя. Ведь я все знаю про твоих стариков: на тебя им совершенно начхать.
Твой старший брат был для них единственным солнышком в окошке… Вот так же и мой
собственный папаша: когда Фрэнк угодил за решетку, у него крыта поехала. На
нас, младших, принялся срывать зло… Твой-то хоть тебя не лупит, но это, может,
даже хуже. Если ты ему объявишь, что по собственному желанию записался в
производственный класс, знаешь, как он скорее всего прореагирует? Перевернет
страницу своей гребаной газеты и скажет: «Отлично, Гордон, пойди спроси у мамы,
что у нас на ужин». И не говори мне, что это не так. Уж я-то знаю…