Сестры - читать онлайн книгу. Автор: Георг Эберс cтр.№ 46

Да, эти прописи заслуживают глубокого уважения за то, что освобождают своих последователей от необходимости думать самим. Притом великий Бог иудеев должен был продиктовать эту книгу этим сочинителям, как я своему горбатому писцу Филиппу. Они объявляют богоненавистником и святотатцем каждого, кто найдет хоть одно слово ошибочным или же человеческим. Учение Платона ведь тоже не дурно, однако Аристотель подверг его строгой критике. У каждого свое мнение — я больше согласен со взглядами Стагирита [93] , — ты с учением благородного афинянина. Помнишь, сколько хороших, поучительных часов провели мы, разбирая их учение? Разве не забавно также послушать, как усердные пустомели в александрийском Мусейоне, платоники и аристотелисты, так сцепятся, что готовы кидать друг в друга кубками? Хорошо, что им жаль моего вина. Мы ищем истину, иудеи думают, что нашли ее. Так думают даже те из них, кто ревностно изучает наших философов. Но ведь их Бог так же не терпит рядом с собой других богов, как жена горожанина другой женщины в своем доме. Иудейский Бог сотворил мир из ничего и не для какой другой цели, как только для собственного восхваления и поклонения!

Я не спорю, что многие из иудеев в Александрии не лишены тонкого остроумия, но что они подразумевают под этим «сотворением из ничего»? Разве им не известно то основное положение, что ничего, то есть то, чего раньше не было, не может осуществиться, а ничего, уже существовавшее, не может исчезнуть вовсе? По их мнению, жизнь человека кончается небытием. Жить и умереть по этой книге — мало интересного. Небытие после смерти я признаю еще разумным для того, кто успел сполна насладиться всеми благами жизни. Для него небытие — сон без сновидений, и он, перестав быть Эвергетом, делает последний прыжок в бездну, называемую небытием. Но, как мыслитель и философ, я не могу примириться с этим небытием.

— Ты все измеряешь мерой разума. Божество, богато одарившее тебя и выделившее из тысячи других, не дало возможности тебе найти связь между вопросами житейской нравственности и религии. Иначе ты понял бы, как и я, что в этих письменах много глубины и захватывающей душу силы. Правда, они связывают своих последователей строгим законом, но они же облегчают им горечь страдания, уча, что бедствия посылаются им или для испытания, или в наказание за нарушение их суровых заповедей. Мудрый Бог иудеев ведет своих последователей по тернистому пути, чтобы испытать их силу и привести потом к заповедной цели.

— Как дико звучат эти слова в устах гречанки! — перебил Эвергет. — Ты говоришь, как сын первосвященника, который так старательно защищает дела своего сурового Бога.

— Я думала, что именно тебе, не признающему слабости, должно понравиться это могучее изображение Бога. Недавно иудейский начальник Досифей, ученый муж, красноречиво представил моему супругу изображение своего единого Бога. Право, наши красивые и радостные боги представились мне веселой толпой влюбленных юношей и жен, собравшихся вокруг величавого и могучего мужа. Их Бог, если захочет, может всех проглотить так же, как Кронос своих детей [94] .

— Вот именно это суеверие и скучно! Оно губит беззаботное и беспечальное наслаждение жизнью. Когда я читаю эту еврейскую книгу, мне всегда приходит в голову именно то, о чем меньше всего хочется думать. Как назойливый заимодавец, напоминает она мне о каждом моем проступке, а я люблю наслаждения и ненавижу привязчивых заимодавцев. Да и тебе самой, прекраснейшей из женщин, разве не улыбается жизнь?

— Я поклоняюсь всему, что велико. Разве тебе самому не кажется смелой и чудесной могучая мысль, что в мире есть одна сила, наполняющая собой весь мир! Наши египтяне боязливо скрывают эту великую мысль, и жрецы таинственно сообщают ее только немногим избранным. Хотя эллинские философы смело высказывают эту истину, но никто из них не провел ее в религию народа, и только в священных книгах иудеев она высказана свободно и открыто. Если бы ты так враждебно не относился к еврейскому народу, то вник бы в их дела и верования, как это делаем я и царь, ты был бы справедливее к ним и их письменам и к великому созидающему духу, их Богу…

— Позволь, ты смешиваешь этого завистливого и непривлекательного тирана мира с единым действующим духом Аристотеля! Он вменяет в тяжкий грех все, что ты, я и все разумные греки считаем наслаждением. Но что же было бы, если бы мой братец управлял Александрией по примеру этого великого школьного учителя, который огнем и несчастьями карает свое непослушное отродье! — Я не хочу отрицать, что и меня учение иудеев несколько пугает. Его последователи должны отказаться от всех радостей жизни. Но довольно об этих вещах, которые нам обоим не совсем по вкусу. Будем радоваться, что мы эллины, и пойдем ужинать. Я боюсь, что здесь ты не нашел того, за чем пришел.

— Напротив, я чувствую себя теперь прекрасно, а давеча из моей работы с Аристархом ничего не вышло. Жаль, что мы начали говорить об этих варварских нелепостях, когда столько есть прекрасных, просветляющих ум материй. Помнишь, как мы с тобой изучали трагиков и Платона? Ты всегда была ревностной ученицей.

— А как ты перебивал нашего учителя, когда мы занимались землеведением? Ты продолжал в Кирене эти занятия?

— Конечно. Как жаль, Клеопатра, что мы не живем больше вместе. Ни с кем, даже с Аристархом, не спорится и не болтается так хорошо, как с тобой. Если бы ты жила в Афинах при Перикле, ты была бы, может быть, его подругой вместо бессмертной Аспазии. Решительно, тебе не место в Мемфисе. На несколько месяцев в году ты непременно должна приезжать в Александрию, которая теперь стоит даже выше Афин.

— Я тебя опять не узнаю, — сказала Клеопатра, с удивлением смотря на брата. — Со смерти матери не видела я тебя таким нежным и родственно-внимательным. Тебе нужно, вероятно, что-нибудь очень важное?

— Видишь, какой черной неблагодарностью ты платишь мне, если я даю волю своему сердцу, как всякий другой. Ко мне очень подходит басня о мальчике-пастухе, к которому пришел волк. Я так редко поступал по-братски, что, когда я к тебе обратился как брат, ты мне не веришь и думаешь, что я притворяюсь. Если бы я хотел потребовать от тебя чего-нибудь особенного, я подождал бы до завтра. Ты знаешь, что, по обычаю нашей страны, даже слепой нищий не откажет в просьбе своему собрату в день рождения.

— Если бы мы знали, чего ты желаешь, то, конечно, охотно все исполнили, хотя ты вечно желаешь чего-нибудь необычайного. Кроме того, наше представление… Зоя, уведи, пожалуйста, девушек, мне надо поговорить с братом наедине. — После того как женщины удалились, царица продолжала: — Мне очень жаль, что лучшая часть празднества в день твоего рождения не удастся. Жрецы Сераписа злостно удерживают нашу Гебу. Асклепиодор спрятал ее и простер свою дерзость до того, что пишет нам, будто девочка похищена из храма по нашему приказанию, и требует ее возвращения именем всех жрецов.