Тот, кто подводит черту - читать онлайн книгу. Автор: Галина Артемьева cтр.№ 43

И что-то такое себе варганят в соответствии с собственными представлениями о красоте и гармонии.

Вовлекают в это дело ни сном ни духом не подозревающих о гигантских масштабах строительства невидимого града мужчин и других ни в чем не повинных членов семьи.

Горе, когда некая строительница собственного счастья вдруг якобы прозревает: не с тем строит! Не в той команде! И даже не по тому проекту!

«Я могу разрушить город!» – вот следующий тезис, который взрывает весь выстроенный мир.

И – поберегись!

Кто не спрятался – я не виновата! Я все должна поменять, настал момент такой. Потому что я – сама! Я – все могу! Ну, сокрушу пару судеб на своем пути – а как иначе?! А если я в них ошиблась? А если они не правы? А если…

Джинн – это ведь бес! Такой род нечистой силы. Женщина, одержимая гордыней и самоуверенностью, и есть этот самый бес. Бес-обольститель, сильный и могучий до тех только пор, пока не загонят его в лампу, или в бутылку, или еще в какой-нибудь надежный сосуд. Чтоб сидела и не рыпалась.

Потом зачем-то вспомнились любимые стихи.

Родители ее были помешаны на книгах, собрали огромную библиотеку. В каждой комнате у них одна стена занята стеллажами. Книги укоризненно толпятся, просятся в руки. Это – лучшие друзья, собеседники, помощники, утешители.

Так говорил папа.

Мама много раз с волнением повторяла предсмертные слова Пушкина. Как принесли его, безнадежно раненного, домой, на набережную Мойки, уложили в кабинете, пытались спасти, дежурили при нем, как состояние больного все ухудшалось и ухудшалось.

Вот окинул Александр Сергеевич затуманивающимся взором полки с книгами и сказал им:

– Прощайте, друзья!

С книгами любимыми попрощался, как с лучшими своими друзьями. А он дружить умел беспримерно.

И вот последние его слова – к самым заветным своим друзьям, остающимся на полках книгам.

Книги заключают в себе души тех, кто их создал. Одна может навеять тоску, другая утешит и развеселит, третья не даст от себя оторваться – так и будешь ходить с ней повсюду, пока до конца не дочитаешь.

Так считали Лесины родители.

Но ей это не особо передалось почему-то. Могла иногда взять с полки книгу наугад, пролистать, не вчитываясь, и тут же поставить на место.

Ну, не всем же любить, к примеру, рыбную ловлю! Кому-то нравится, кому-то – совсем нет. Так и с книгами. Только лет в семнадцать попался ей в руки томик стихов, которые сразу запали в душу, запомнились мгновенно.

Сжала руки под темной вуалью.

Отчего ты сегодня бледна?

Оттого, что я терпкой печалью

Напоила его допьяна…

Ах, как умела передать мельчайшие изгибы женской души Анна Ахматова! Как это близко всем женщинам: измучить, заставить страдать, а потом – пасть в объятия, прильнуть, отдать всю себя: добился, на, бери. Ту, гордую, неприступную. Владей – крепость сдалась на милость победителя.

Начало двадцатого века…

Всего несколько лет до поругания и гибели необъятной державы.

К счастью, будущее пока неведомо. Предчувствия могут одолевать, но видеть детали не дано. Общество живет все еще устоями прошлых веков.

Какой такой терпкой печалью поили тогда девушки своих возлюбленных? Какими словами мучили?

Может быть, сулили:

«Нам никогда не быть вместе. Не суждено».

Или рассказывали о другой, тайной и безнадежной своей любви, заставляя ревновать?

Или просто молча смотрели глазами, полными слез, не говоря «да», ничего не обещая?

Как бы там ни было, напиток под названием «Терпкая печаль» был благородным, не разрушающим мужское «я», хоть и заставляющим душу влюбленного страдать и метаться.

А как же без душевной боли? Иначе не возмужаешь.

Теперь, когда в опустошенных, обездушенных руинах страны поселились потомки тех, кто случайно выжил в беспримерной катастрофе, или тех, кто обещался построить «новый мир», в котором «кто был ничем, тот станет всем», терпкий любовный напиток закономерно изменил свой состав.

Ибо те, старые, рецепты оказались безвозвратно утерянными.

Или души мужские так зачерствели, что мучить их следовало не хрустальными бокалами с благовонным зельем, а ушатами обыкновенного дерьма.

Существует же выражение «словесный понос»?

Это про тех, кто много и неостановимо говорит, говорит, говорит.

Так вот, ведро словесного поноса, наполненное словами и фразами «козел», «ублюдок», «слабак», «урод», «импотент», «лузер», «вали отсюда на хер» (можно сильнее), «иди в жопу» и многими другими по вкусу составительницы, и есть тот самый любовный напиток, тот самый нектар, которым принято теперь поить (и не только поить, но и омывать с ног до головы) своих любимых мужей, партнеров, бойфрендов и просто ухажеров.

Не все почему-то выдерживают.

Мужчины так странно устроены, что, если их унижать постоянно и регулярно, они попросту перестают быть мужчинами.

Да-да, барышни, бабы, женщины и дамы!

В самом прямом смысле этого слова: как мужчины, они уже неупотребимы. Один важнейший элемент выходит из строя! Не только не хочет, но уже и не может, гад, иметь с вами ничего общего. Тут ничего не поделаешь – природа. И мужчине, которому под видом «терпкой печали» подносят фекалии, ничего не остается, как стремительно покидать свою вторую половину.

Исчезать от нее с концами.

Сжигать мосты, рубить канаты, перерезать тонкие нити и все такое прочее.

И нечего потом сокрушаться и оплакивать свою женскую долю.

За что она мучила Валеру? Что ему доказывала? Зачем крушила то, что сама выстроила таким трудом?

Ума не было, чтоб понять. Совести не было, чтоб постыдиться. Смирения не было, чтоб замолчать вовремя, чтоб поставить себя на место другого человека, которого сама заставила разделить свою судьбу и сама же за это принялась мстить.

И сейчас… Да, ей было стыдно.

Она была самой себе противна со своей любовью к Саше, со всей этой омерзительной покорностью и кротостью по отношению к чужому страшному человеку, изначально замыслившему воспользоваться ею, как половой тряпкой, как унитазной щеткой.

Судья была та же самая, что разводила их с Валерой. Наверное, красивая в обычной жизни женщина: глаза огромные, четкий овал лица, пышные каштановые волосы. Но сейчас лицо ее портило выражение усталости и некоей официальной скуки, которое присуще обычно дамам «при исполнении». Лесю она тут же признала, к сожалению.