Из комнаты, где спала Бабуля, донесся странный хриплый
клекот. Сдавленный звук, но довольно громкий. Джордж хотел бежать туда, но ноги
его словно приросли к линолеуму. Сердце выпрыгивало из груди, глаза
расширились. Он не мог и шевельнуться от страха: НИКОГДА, никогда раньше Бабуля
не издавала подобных звуков. Да, она была довольно шумной во время «заскоков»,
и голос у нее был пронзительный и громкий, но ТАКИХ звуков Джордж не слышал.
Они повторялись, затихая, переходя в еле слышный шум и – замолкли. Джордж,
наконец, обнаружил в себе силы пойти в ее комнату и медленно двинулся туда на
все еще непослушных ногах. Глотка его пересохла так, что сглотнуть он вовсе не
мог. По лицу стекал липкий пот.
Первое, что он подумал, заглянув осторожно в комнату: Бабуля
спит. Мало ли, какой звук она может издать во сне. Может, она все время так
шумела, пока они с Бадди были в школе. Ведь он впервые остался один с ней. Это
была первая обнадеживающая мысль. А потом он увидел, что морщинистая желтоватая
рука, лежавшая поверх покрывала, безвольно свисает вниз. И желтые длинные ногти
касаются пола. Беззубый рот открыт, подбородок отвалился – как червоточина в
сморщенном яблоке, обнажающая гнилое нутро. Джордж медленно и осторожно сделал
пару шагов. Он стоял совсем рядом с Бабулей и внимательно всматривался в ее
лицо.
«Ты щенок, – говорил внутри его насмешливый голос Бадди. –
Твой мозг играет с тобой скверные штучки. Бабуля спокойно дышит,
присмотрись-ка!»
Джордж присмотрелся. Ни малейшего движения.
– Бабуля? – попытался сказать он, но голос не слушался, он
издал лишь хриплый шепот, и, сам испугавшись этого звука, отпрянул от постели,
прикрыв рот рукой.
– Бабуля! – теперь вышло громче. – Не хотите ли чаю? Бабуля?
Нет ответа. Глаза закрыты. Челюсть отвалилась. Рука висит.
За окном заходящее солнце окрашивало золотым и алым листву
деревьев. Он видел ее во всех деталях, видел не здесь, не теперь, а сидящую в
белом кресле.
Выражение лица тупое и торжествующее одновременно. Руки
протянуты к нему. Джордж вспомнил один из ее «заскоков», когда Бабуля начала
кричать: «Гиаши! Гиаши! Гастур-дегрион-йос-сов-ов!» И мама начала подталкивать
их к двери, прикрикнув: «Побыстрей пошевеливайся» на Бадди, когда тот
замешкался в прихожей в поисках своих перчаток. И Бадди даже остановился на
секунду, совершенно ошеломленный, потому что мама никогда раньше не кричала на
них. Дети вышли за порог и стояли во дворе, недоумевающие, испуганные. А потом
мама позвала их к ужину как нив чем ни бывало. Джордж никогда не вспоминал
раньше этот эпизод. Почему-то теперь, глядя на Бабулю, так странно лежащую на
своей кровати, с отвалившейся челюстью, он припоминал в мельчайших подробностях
тот ужасающий день. Наутро они узнали, что миссис Хэрхэм, жившая неподалеку и
иногда посещавшая Бабулю, умерла в своей постели в тот вечер без особых, как
сказал доктор, на то причин. Бабушкины «заскоки». «Заскоки».
Эти странные слова, лишенные всякого смысла, незнакомые,
напоминающие заклинания. Но ведь заклинания произносят ведьмы. Ведьмы способны
и на большее. Разбросанные кусочки мозаики стали складываться в целостную
картину. «Магия», – подумал Джордж, и эта мысль пронзила его как молния.
Картина была ясна. Те самые таинственные книги, о которых
мама говорила с тетей Фло, слова на неведомом языке, которые выкрикивала
Бабуля, ее мертворожденные дети и изгнание из церкви, как и из города – все это
складывалось в мозгу Джорджа, как по волшебству, воедино. Выходил неплохой
портрет его Бабули, жирной, морщинистой, напоминавшей жабу, обтянутую желтой
кожей. Беззубый рот скривился в отвратительной усмешке, взгляд слепых глаз
одновременно отсутствующий и пронизывающий, на голове конический черный колпак,
увенчанный звездами, расписанный таинственными иероглифами. В ногах черные
кошки с глазами желтыми, как янтарь. Он чувствовал запах тления и серы. Видел
свет загадочных черных звезд. Слышал пронзительный голос, произносящий странные
слова из странных книг, и каждое слово подобно камню. И каждый параграф подобен
ночному кошмару, и каждое предложение как пылающий костер.
Джордж смотрел на все это глазами ребенка, но они были
открыты для постижения бездонности этой тьмы. Бабуля была ведьмой.
И теперь она умерла. И этот странный звук, который напугал
его, звук, напоминающий клекот, был ее предсмертным хрипом.
– Бабуля? – прошептал Джордж, и в голове его пронеслось:
«Динь-дон, злая ведьма умерла». Ответа не последовало. Он опасливо поднес
ладонь ко рту старухи. Дыхание не чувствовалось. Она лежала неподвижно, и страх
снова охватил Джорджа. Неужели… Он вспомнил, как дядя Фрэд учил его слюнявить
палец, чтобы определить направление ветра. Он проделал эту операцию – но ни
малейшего дуновения, ни слабого вздоха изо рта Бабули не было. Ничего не было.
Мальчик ринулся было к телефону звонить доктору Арлиндеру, но остановился. А
если на самом деле Бабуля жива, и он окажется в идиотской ситуации из-за своего
преждевременного испуга? Нет уж, надо все проверить самому. «Пощупай ее пульс».
Он остановился в дверях и обернулся. Рукав ночной сорочки на
свисающей мертвой руке был чуть отвернут, обнажая запястье. Нет, идея не
слишком хороша. Однажды после визита к Доктору Джордж решил пощупать себе
пульс. Медсестра делала это легко и быстро, но сам он, как ни бился, не смог
повторить ее действий. Неумелые пальцы говорили ему, что и сам-то он мертв. Так
что лучше не браться за то, о чем не имеешь представления. И потом… ведь
придется прикоснуться к Бабуле. От этой мысли Джорджу становилось не по себе.
Даже если она мертва… ОСОБЕННО, если она мертва. Джордж стоял в нерешительности
на пороге, переводя взгляд с тяжелого неподвижного тела на висящий в кухне
телефон. Может, лучше не тратить времени, а позвонить? Или… «Зеркало!»
Ну конечно же, когда дышишь на зеркало, оно запотевает. И в
кино доктор подносил его ко рту человека, потерявшего сознание, чтобы
проверить, жив ли он. Великолепная мысль! Джордж побежал в ванную и принес
зеркало. Он поднес его к самому беззубому рту, почти касаясь губ, и стал
считать про себя. Он досчитал до шестидесяти, убрал зеркало и стал внимательно
рассматривать его поверхность. Никаких изменений. Ни малейших. Бабуля мертва.
Джордж обнаружил, что он испытывает некоторое сожаление, и
даже сам слегка себе удивился. Все мучившие его сомнения отступили на задний
план. Возможно, она была ведьмой. А может быть, ему это только показалось,
иллюзия, бред, цепь совпадений… Какая теперь разница? Важно одно: она умерла,
но все конкретные жизненные вопросы блекнут и исчезают перед пугающим ликом
Смерти. Новая для Джорджа взрослая печаль охватила его. Такие переживания
оставляют неизгладимый след в душе человека, и только по прошествии многих и
многих лет обнаруживает он, как важны для формирования его личности были
ощущения, испытанные в далеком детстве, особенно ощущение смерти ли бренности
всего земного – пугающее и незабываемое…