– Этот хлам работает?
– Что?.. – Он тут же понял, о чем она, и ощутил новую
вспышку вины. Она знала о текст-процессоре, конечно же, знала. То, что он
ВЫЧЕРКНУЛ Сета, никак не повлияло на Роджера и судьбу его семьи. – Э-э... Нет.
Не работает.
Она удовлетворенно кивнула.
– Этот твой племянник... Вечно голова в облаках. Весь в
тебя, Ричард. Если бы ты не был таким тихоней, я бы, может быть, подумала, что
это твоя работа пятнадцатилетней давности. – Она рассмеялась неожиданно громко
– типичный смех стареющей циничной опошлившейся бабы, – и он едва сдержался,
чтобы не ударить ее. Затем на его губах возникла улыбка, тонкая и такая же
белая и холодная, как морозильник, появившийся в этом мире вместо Сета.
– Я недолго, – повторил он. – Нужно кое-что записать.
– Почему бы тебе не написать рассказ, за который дадут
Нобелевскую премию или еще что-нибудь в этом роде? – безразлично спросила она.
Доски пола скрипели и прогибались под ней, когда она, колыхаясь, шла к
лестнице. – Мы все еще должны за мои очки для чтения. И кроме того, просрочен
платеж за «Бетамакс» [марка видеомагнитофона]. Когда ты, наконец, сделаешь хоть
немного денег, черт побери?
– Я не знаю, Лина, – сказал Ричард. – Но сегодня у меня есть
хорошая идея. Действительно хорошая.
Лина обернулась и посмотрела на него, собираясь сказать
что-то саркастическое, что-нибудь вроде того, что хотя ни от одной его хорошей
идеи еще никогда не было толка, она, мол, до сих пор его не бросила. Не
сказала. Может быть, что-то в улыбке Ричарда остановило ее, и она молча пошла
наверх. Ричард остался стоять, прислушиваясь к ее тяжелым шагам. По лбу катился
пот. Он чувствовал одновременно и слабость, и какое-то возбуждение.
Потом Ричард повернулся и, выйдя из дома, двинулся к своему
кабинету.
На этот раз процессор, как только он включил его, не стал
гудеть или реветь, а хрипло прерывисто завыл. И почти сразу из корпуса
дисплейного блока запахло горящей обмоткой трансформатора, а когда он нажал
клавишу «EXECUTE», убирая с экрана поздравление, блок задымился.
«Времени осталось мало, – пронеслось у него в голове. –
Нет... Времени просто не осталось. Джон знал это, и теперь я тоже знаю».
Нужно было что-то выбирать: либо вернуть Сета, нажав клавишу
«ВСТАВИТЬ» (он не сомневался, что это можно сделать с такой же легкостью, как
он сделал золотые монеты), либо завершить начатое.
Запах становился все сильнее, все тревожнее. Еще немного, и
загорится мигающее слово «ПЕРЕГРУЗКА».
Он напечатал:
МОЯ ЖЕНА АДЕЛИНА МЕЙБЛ УОРРЕН ХАГСТРОМ.
Нажал клавишу «ВЫЧЕРКНУТЬ».
Напечатал:
У МЕНЯ НИКОГО НЕТ
И в верхнем правом углу экрана замигали слова:
ПЕРЕГРУЗКА ПЕРЕГРУЗКА ПЕРЕГРУЗКА
«Я прошу тебя. Пожалуйста, дай мне закончить. Пожалуйста,
пожалуйста...»
Дым, вьющийся из решетки видеоблока, стал совсем густым и
серым. Ричард взглянул на ревущий процессор и увидел, что оттуда тоже валит
дым, а за дымовой пеленой, где-то внутри, разгорается зловещее красное пятнышко
Огня.
«Волшебный шар», скажи, я буду здоров, богат и умен? Или я
буду жить один и, может быть, покончу с собой от тоски? Есть ли у меня еще
время?"
«Сейчас не знаю, задай этот вопрос позже».
Но «позже» уже не будет.
Ричард нажал «ВСТАВИТЬ», и весь экран, за исключением
лихорадочно, отрывисто мелькающего теперь слова «ПЕРЕГРУЗКА», погас.
Он продолжал печатать:
КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА ДЖОНАТАНА.
«Пожалуйста. Я прошу».
Он нажал «EXECUTE», и экран снова погас.
Казалось, целую вечность на экране светилось только слово
«ПЕРЕГРУЗКА», мигавшее теперь так часто, что почти не пропадало, словно
компьютер зациклился на одной этой команде. Внутри процессора что-то щелкало и
шкворчало. Ричард застонал, но в этот момент из темноты экрана таинственно
выплыли зеленые буквы:
У МЕНЯ НИКОГО НЕТ КРОМЕ МОЕЙ ЖЕНЫ БЕЛИНДЫ И МОЕГО СЫНА
ДЖОНАТАНА.
Ричард нажал «EXECUTE» дважды.
"Теперь, – подумал он, – я напечатаю:
«ВСЕ НЕПОЛАДКИ В ЭТОМ ТЕКСТ-ПРОЦЕССОРЕ БЫЛИ УСТРАНЕНЫ ЕЩЕ ДО
ТОГО, КАК МИСТЕР НОРДХОФ ПРИВЕЗ ЕГО СЮДА». Или: «У МЕНЯ ЕСТЬ ИДЕИ ПО КРАЙНЕЙ
МЕРЕ НА ДВА ДЕСЯТКА БЕСТСЕЛЛЕРОВ». Или: «МОЯ СЕМЬЯ ВСЕГДА БУДЕТ ЖИТЬ
СЧАСТЛИВО». Или..."
Он ничего не напечатал. Пальцы его беспомощно повисли над
клавиатурой, когда он почувствовал, в буквальном смысле почувствовал, как все
его мыли застыли неподвижно, словно словно автомашины, затертые в самом худшем
за всю историю существования двигателей внутреннего сгорания манхэттенском
автомобильном заторе.
Неожиданно экран заполнился словами:
ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА –
ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА –
ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗКА – ПЕРЕГРУЗ...
Что-то громко щелкнуло, и процессор взорвался. Из блока
метнулось и тут же опало пламя. Ричард откинулся на стуле, закрыв лицо руками
на случай, если взорвался дисплей, но экран просто погас.
Ричард продолжал сидеть, глядя в темную пустоту экрана.
«Сейчас не уверен, задай этот вопрос позже».
– Папа?
Он повернулся на стуле. Сердце его стучало так сильно, что,
казалось, вот-вот вырвется из груди.
На пороге кабинета стоял Джон. Джон Хагстром. Лицо его
осталось почти таким же, хотя какое-то чуть заметное отличие все же было. Может
быть, подумал Ричард, разница в отцовстве. А может, в глазах Джона просто нет
этого настороженного выражения, усиливаемого очками с толстыми стеклами.
(Ричард заметил, что вместо уродливых очков в штампованной пластиковой оправе,
которые Роджер всегда покупал ему, потому что они стоили на 15 долларов
дешевле, Джон носил теперь другие – с изящными тонкими дужками.)
А может быть, дело еще проще: он перестал выглядеть
обреченно.
– Джон? – хрипло спросил он, успев подумать: неужели ему
нужно было что-то еще? Было? Глупо, но он хотел тогда чего-то еще. Видимо,
людям всегда что-то нужно. – Джон? Это ты?
– А кто же еще? – Сын мотнул головой в сторону
текст-процессора. – Тебя не поранило, когда эта штука отправилась в свой
компьютерный рай, нет?