— Олли, что случилось?
— Я хочу, чтобы ты сам увидел.
Мы прошли за двойные двери, и створки закрылись за нами,
чуть всколыхнув воздух. Здесь было холодно. Место это совсем не нравилось мне
после того, что случилось с Нормом. Кроме того, я вспомнил, что где-то здесь
все еще валяется отрубленный кусок щупальца.
Олли убрал закрывающую отражатель кофточку и направил луч
фонарика вверх. В первый момент мне показалось, что кто-то подвесил на
обогревательную трубу под потолком два манекена. Знаете, детские шуточки в
канун дня всех святых?..
Затем я увидел ноги, висящие в семи дюймах от бетонного
пола, и две кучки разбросанных картонных коробок. Я взглянул вверх и в горле у
меня начал подниматься крик, потому что там были лица, но не манекенов. Обе
головы свернулись набок, словно их хозяева смеялись над какой-то жутко забавной
штукой, так смеялись, что лица их посинели.
Оба были в военной форме. Те самые молодые солдаты, которых
я заметил еще вначале, но потом потерял из вида в сутолоке событий. Солдаты из…
Крик. Я ощущал, как он поднимается у меня в горле, словно
стон полицейской сирены, но тут Олли схватил меня за руку над локтем.
— Не кричи, Дэвид. Кроме нас с тобой, никто еще не знает. И
лучше будет, если так и останется.
Как-то я справился с собой и проговорил:
— Это военные…
— Из «Проекта Стрела», — сказал Олли. — Точно.
Что-то холодное ткнулось мне в руку. Банка пива…
— На, выпей. Полегчает.
Я осушил ее мигом, и Олли начал рассказывать.
— Я пришел посмотреть, нет ли здесь еще баллонов для гриля
мистера Маквея. И увидел их.
— Но почему?
— Я думаю, ты знаешь, почему. Конечно, летние туристы, вроде
этого парня, Миллера, не поймут, но здесь есть и местные, которые вполне могут
догадаться.
— «Проект Стрела»?
— Я целыми днями стою у касс, — сказал Олли, — и многое
слышу. Всю весну до меня доходили слухи про эту чертову «Стрелу», но ни одного
хорошего.
Я вспомнил, как Билл Джости наклонился к окну моей машины,
дохнув мне в лицо теплым алкогольным перегаром… «Не просто атомы, а другие
атомы».
— Я слышал кое-что. Сразу от нескольких людей, — продолжил
Олли. — Джастин Робадс, Ник Точай, Бен Майклсон. В маленьких городах секретов
не бывает. Что-то обязательно всплывает. Иногда это как родник: он просто
выбивается из-под земли, и никто не знает, откуда он взялся. Ты что-то услышал
в библиотеке, передал кому-то другому. Или на пристани в Харрисоне… Бог знает,
где еще и почему. Но все лето слышу: «Проект Стрела», «Проект Стрела»…
— Но эти двое… — сказал я. — Боже, Олли, они еще совсем
мальчишки.
— Во Вьетнаме такие мальчишки отрезали у местных уши. Я был
там. Я видел.
— Но… Что заставило их сделать это?
— Не знаю. Может быть, они знали что-то. Или догадывались.
Но они, видимо, понимали, что люди в конце концов начнут задавать им вопросы.
— Если ты прав, — сказал я, — то это должно быть что-то
действительно кошмарное.
— Буря, — сказал Олли мягким ровным голосом. — Может, там
что-то повредило во время бури. Может, случилась какая-то катастрофа. Кто
знает, чем они там занимались? Некоторые утверждали, что там эксперементировали
с высокомощными лазерами и мазерами. А иногда я слышал про термоядерную
энергетику. Вдруг они… Прокололи дыру в какое-нибудь другое измерение?
— Бред, — сказал я. — Но сейчас перед нами другая проблема.
Что мы будем делать?
— Я думаю, надо срезать их и спрятать, — тут же предложил
Олли. — Завалить их чем-нибудь, что никому не понадобится. Собачьими
консервами, стиральным порошком или еще чем. Если люди об этом узнают, будет
только хуже. Именно поэтому я и пришел к тебе, Дэвид. Я никому больше не мог
довериться.
— Как нацистские военные преступники, — пробормотал я, —
которые кончали с собой в камерах…
— Да. Я тоже об этом подумал.
Мы замолчали, и неожиданно снаружи из-за стальной
загрузочной двери снова донеслись скребущие звуки щупалец, ползающих у входа.
Мы невольно встали ближе друг к другу, и я почувствовал, как по коже у меня
бегают мурашки.
— Быстро закочим — и обратно, — сказал Олли. В свете фонаря
тускло блеснуло его сапфировое кольцо. — Я хочу выбраться отсюда поскорей.
Олли со щелчком открыл свой нож, удобный для того, чтобы
вскрывать картонные коробки. И разумеется, перерезать веревки.
— Ты или я? — спросил он.
— Каждому по одному, — ответил я, проглотив комок в горле.
Когда мы вернулись, подступала заря. Чернота в проемах между
мешками с удобрениями очень неохотно уступла место серому густому цвету, потом
желтоватому и наконец яркой безликой матовой белизне экрана кинотеатра на
открытом воздухе. Майк Хатлен спал в складном кресле, которое он неизвестно где
выкопал. Ден Миллер сидел неподалеку на полу и уминал пончик, посыпанный
сахарной пудрой.
— Садитесь, мистер Дрэйтон, — пригласил он. — Берите пончик.
— Он протянул мне коробку.
Я покачал головой.
— Эта сахарная пудра — верная смерть. Хуже сигарет.
— Тогда возьмите два, — сказал он, рассмеявшись.
Я с удивлением обнаружил, что во мне тоже осталось немного
смеха. Он выманил его из меня, и этим мне понравился. Я взял два пончика, и они
оказались довольно приятными на вкус. После них я выкурил сигарету, хотя обычно
не курю по утрам.
— Мне надо к сыну, — сказал я. — Он скоро проснется.
Миллер кивнул.
— Эти розовые жуки… — Сказал он. — Все исчезли. И птицы.
Хэнк Ваннерман говорит, что последняя ударилась в окно около четырех. Видимо,
этот зверинец гораздо активнее, когда темно.
— Брент Нортон так бы не сказал, — заметил я. — И Норм.
Он снова кивнул, помолчал, потом закурил сигарету и взглянул
на меня.
— Мы не можем здесь долго оставаться, Дрэйтон, — сказал он.
— Здесь полно еды. И есть что пить.
— Запасы к этому делу не имеют никакого отношения, как ты
сам прекрасно понимаешь. Что мы будем делать, если одна из этих больших зверюг
решит к нам вломиться вместо того, чтобы просто топать по ночам снаружи? Будем
отгонять ее швабрами и угольной растопкой?