Извозчик натянул вожжи. Тутушкин остался на месте, обеими
руками цепляясь за сиденье. Без труда Мигуля оторвал его от пролетки, вытолкнул
в придорожную тайгу и, держа за шиворот, вел до тех пор, пока не углядел
поваленный ствол. Удобно усевшись на нем, рассудительно сказал:
– Ванька, не трясись. Мы тебя не убивать привезли, а
всего-то поговорить по душам. Если вздумаешь бежать – твоя воля, я и шагу-то не
сделаю. Только мне отчего-то сдается, что на свободе тебе разгуливать гораздо
опаснее, нежели сидеть под замком в части… А?
– В самом деле, Иван Федулыч, – поддержал
Бестужев. – Скрываетесь вы наверняка оттого, что охотятся за вами, говоря
по-библейски, ищущие души вашей, а вульгарно выражаясь – те, кто желает
заткнуть вам рот навсегда… Мы с господином Мигулей на данный момент – ваш
единственный якорь спасения, и другого нет. Так что извольте не вилять…
– Господи, вы-то откуда на мою голову? – вырвалось
у Тутушкина.
– Из Петербургского охранного отделения, – сказал
Бестужев. – Давайте сразу внесем ясность. Покойный Струмилин, чин того же
отделения, был моим хорошим другом. Из дружбы и по долгу я обязан расшибиться в
лепешку, но выяснить обстоятельства его убийства. Убийства, – повторил он
с напором. – Я не знаю, что вам известно, Тутушкин. Но вам известно нечто
важное, и я должен это знать. Если же вы будете упрямиться… Господин Мигуля
прав. Мы не будем причинять вам вреда. Мы вас просто-напросто отвезем в город и
оставим где-нибудь в людном месте…
– В портерной «Эльдорадо», к примеру, – подхватил
Мигуля. – Или в ресторане «Париж». Попробуй-ка опять спрятаться, если
Шкряба тебя больше укрывать не станет, а больше податься и не к кому.
– Они ж меня… – стоном вырвалось у Тутушкина.
– Не сомневаюсь, – кивнул Бестужев. – Даже
наверняка. Положение ваше печально, Иван Федулович. Мы с приставом, как чины
известных ведомств, и могли бы обеспечить вам защиту… вот только от чего? И –
от кого? Мы ведь пока не располагаем убедительными доказательствами, что вашей
жизни угрожает опасность… Вы нам докажите, что находитесь под угрозою, –
тогда и поговорим серьезно…
– А не убьете?
– Господи… – поморщился Бестужев. – Да
посмотрите вы мои документы, право… В мои обязанности входит не покрывать
чьи-то здешние злоупотребления службой и властью, а как раз выявить таковые и
примерным образом наказать. Решайтесь. Вы все-таки не темный мужик, вы получили
некоторое образование, а значит, должны уметь логически мыслить… Что у вас
стояло в аттестате по логике?
– От педагогического совета – четверка, на испытаниях –
тройка…
– Да, не блистали… Но все же это лучше, чем ничего,
а? – усмехнулся Бестужев. – Выбора у вас нет, милейший, вот что. С
нами вы получаете хоть какой-то шанс. Зато без нас… Всё. Я не хочу понапрасну
тратить с вами время. Либо рассказывайте искренне и подробно, либо мы уедем,
оставив вас здесь. Идите на все четыре стороны.
– Прямиком в гробик сосновый, – осклабился
Мигуля. – Тебя в него, Ванька, любая дорожка приведет… если идти по ней
без нас. А с нами, глядишь, еще и поживешь, пусть без прежней вольготности. Ну,
ты будешь душевно беседовать с господином ротмистром или бросить тебя тут к
чертовой матери?
Тутушкин уставился на Бестужева:
– А вы мне дадите честное офицерское слово, милостивый
государь? Что не станете… предпринимать ничего душевредного?
– Даю, – сказал Бестужев. – Но предупреждаю:
не вилять.
– Какое там – вилять… – грустно сказал
Тутушкин. – Отвилялся…
– Значит, это была ваша собственная идея – привлечь к…
сотрудничеству дам из общества? – спросил Бестужев.
– Представьте себе, – Тутушкин усмехнулся в
отчаянной попытке создать видимость джентльменского достоинства. –
Собственно говоря, господин ротмистр, и до меня процветало, как бы поделикатнее
выразиться, предпринимательство иных дам в области свободной любви с
последующими денежными благодарностями. Вот только обстояло это все на
пещерном, первобытном уровне – никакой вам системы, организации, через
доверенных сводней, старушонок этих мерзких, которые…
– Вообще о логике и физике Краевского не
слыхивали, – понятливо кивнул Бестужев.
– Вот именно. Я и задался вопросом: отчего же
образованный молодой человек, вполне современный, не в состоянии внести в это
древнее ремесло американскую предприимчивость? Вы позволите, я не буду излагать
подробно историю становления промысла? Скажу лишь, что труд это был громадный,
отнял массу сил и нервов…
– Труд этот, Ваня, был страшно громаден… –
задумчиво процитировал Бестужев. – Итак, вы решили внести в сибирскую
провинцию элементы американской предприимчивости? История предприятия меня и в
самом деле не интересует. Гораздо интереснее другие аспекты, которые здесь
просматриваются… У Струмилина бывала, я так понимаю, одна из ваших кошечек? Или
как вы их там называете?
– Гетерами, – с кривой улыбкой признался Тутушкин.
– Да? – поднял бровь Бестужев. – Ну что ж,
вновь дало о себе знать классическое образование… Итак?
– У Струмилина? Ага, конечно…
– Но ведь она и на ночь оставалась частенько?
Любопытно, как вы эту сложность преодолели? Я прекрасно понимаю, что днем
замужняя дама или девица из хорошего семейства может найти немало убедительных
предлогов для того, чтобы на несколько часов покинуть семейный очаг… (Поневоле
вспомнил покойную супругу и перекосился внутренне от памятной до сих пор боли и
брезгливости.) Но как вам удавалось занимать ваших гетер на ночь?
– Нет таких преград, коих не преодолел бы образованный
человек, – словно бы даже с гордостью сказал Тутушкин. Покосился на
Мигулю. – А, семь бед – один ответ… Понимаете ли, господин ротмистр, на
берегу реки, под Шантарском, размещается, как вы, быть может, слышали,
Крестовоздвиженский женский монастырь, разбросанный зданиями на значительном
расстоянии – тут вам и часовенки, и богомольноприимные дома, и рукодельные
мастерские, и кельи… Говоря совсем уж откровенно, удалось мне найти сотрудницу
в лице одной из сестер, одержимой простой человеческой страстишкой касаемо
денежных ассигнаций… Понимаете? Она мне и обеспечивала, говоря изысканно,
официальное прикрытие, с превеликой охотой подтверждая
папенькам-маменькам-мужьям, что их оранжерейные цветики, отсутствуя дома,
богоугодными делами занимаются: то в молении ночи проводят, то в мастерских
помогают во исполнение заветов о помощи ближнему. Можете не поверить, но за год
не было ни единого прокола. Дерет с меня старая ведьма жирный процент, но
отрабатывает его с лихвой. Заботливые родители и мужья ничего не имеют против,
ежели их сокровища переночуют в одном из монастырских богомольноприимных домов,
нежели ехать домой затемно, – у нас под городом с темнотой шалят-с…
– Марфа! – ахнул вдруг Мигуля. – Если
сопоставить твои признания, Ванька, с кое-какими агентурными наметочками, то и
выходит – Марфа! А?