За спиной у Лямпе тихонько фыркнули городовые.
– Самое поразительное, сударь, что вы угадали, –
сказал Лямпе. – Именно так и обстояло.
– И где изволили найти сей злополучный документ?
– Да возле кладбищенской церкви.
– Место подходящее, – согласился Сажин. –
В Ольховке много чего можно отыскать… Ну что же, вопрос с паспортом мы
прояснили. На улице подняли. А это? – он повел ладонью над столом, где в
некоей несомненной гармонии лежали браунинг, кастет и трость с наполовину
выдвинутым клинком. – Сии предметы тоже на улице валялись? Поразительно,
как богат наш Шантарск на нечаянные находки…
– Ну что вы, – сказал Лямпе. – Все это
принадлежит мне. Насколько мне известно, ношение любого из этих предметов либо
всех вместе никоим образом не противоречит законам Российской империи… Или я не
прав?
– При соблюдении определенных условий, – мягко
дополнил Сажин. – В данном случае, что касается браунинга – покупки на
законных основаниях в надлежащем магазине…
– А он так и куплен, – сказал Лямпе. – В
Варшаве. Что можно без труда выяснить. Правда, это отнимет определенное время…
– Именно, что отнимет, – кивнул Сажин. –
Давайте продолжим нашу игру в отгадывание мыслей. Попробую угадать, зачем вам
столь мощное вооружение. Словно вы не человек, а крейсер, право… Вы, Леонид
Карлович, человек торговый, никогда прежде в Сибири не бывали, наслушались
страшных баек о местах наших – мол, медведи средь бела дня по улицам
разгуливают, а варнаки с безменами в каждой подворотне таятся… Вот и решили вооружиться
до зубов, отправляясь в наши палестины? А?
– Вы поразительным образом читаете мысли, –
поклонился Лямпе.
– Ну, есть такой талант, что поделаешь, – скромно
потупясь, сказал Сажин. – Выходит, мы и этот вопрос прояснили… Остается
последнее, самое пустяковое. Каким ветром вас, милейший Леонид Карлович,
занесло в дом Тутушкина? Что вы там искали и по какой надобности?
Лямпе пожал плечами:
– Насколько я понимаю, это тоже не является
преступлением – войти в дом мирного обывателя, не питая преступных намерений?
Было жарко, я устал, хотелось пить, вот и завернул в ближайший дом справиться,
не нальют ли мне там, за деньги, разумеется, чистой воды или молока…
– Убедительно, – кивнул Сажин. – Что ни
возьми – все у вас настолько убедительно, что холодок по коже пробирает от
такого совершенства ответов… Зыгало?
– Брешет, ваше благородие, – прогудел
Зыгало. – Племяш мой, Мишка, паренек вострый. Право слово, подрастет – по
сыскной части пускать можно. Он мне подробно обсказал, как этот вот субчик ему
деньги совал да расспрашивал, знает ли он Ваньку Тутушкина и где сейчас Ванька
находится…
– Было дело? – улыбнулся Лямпе молодой сыщик.
– Было, – сказал Лямпе, не желая после таких
разоблачений выглядеть смешно и даже жалко, отрицая очевидное. – Но,
опять-таки, в том, что я зашел в дом к господину Тутушкину, нет никакого
состава преступления.
– А что же имеется?
– Видите ли… – взвешивая каждое слово, сказал
Лямпе. – Мне частным образом сообщили, что господин Тутушкин может помочь
в области приятного времяпрепровождения, я имею в виду дам… Вот я и хотел
договориться с ним о надлежащих услугах с его стороны…
Сажин прижал ладони к груди, на его лице появился
почтительный ужас:
– Господин Лямпе, Леонид Карлович! Я вас начинаю
форменным образом опасаться! У меня здесь, знаете ли, обычно гостит разное
всевозможное отребье, человеческий хлам, варнаки-разбойники… Объяснения у сего
элемента совершенно неубедительны, а то и предельно фантастичны, оправдания
жалки, на песке построены, отговорки, приходящие в их убогие мозги, плоски и
вульгарны… Зато вы – качественно иной случай. Ваши объяснения сведены в
железную систему, все ваши поступки, все ваши пожитки либо не противоречат
законам Российской империи, либо имеют самое убедительное объяснение… Так и
тянет выдумать специально для вас некий памятный знак, подобно пряжке «За
безупречную службу». Назвать его, скажем, «За безупречные оправдания»… А? Как
вам идея?
– Возможно, она и недурна, – сказал Лямпе. –
Но я, простите уж великодушно, человек торговый, занятой. Время мое дорого. Не
соблаговолите ли, наконец, объяснить, по какому праву меня привели в полицию и
в чем обвиняют? Есть ведь прокуратура, судебные власти, вышестоящее начальство…
– Ну да, ну да, – покивал Сажин. – Это –
следующая стадия. Сиречь завуалированные в той или иной степени угрозы в адрес
производящего дознание полицейского чина…
– Я вовсе не имел в виду…
– Имели, конечно, – мягко, но непреклонно оборвал
Сажин. – Этим многие грешат – связями угрожают, действительными или
мнимыми, в надежде, что дрогнет пугливый чиновник, слабину даст… В общем,
господин Лямпе, разговор наш, я так понимаю, заходит в тупик? И вы
предпочитаете остаться при прежних показаниях?
– Боюсь, именно так и обстоит, – вежливо сказал
Лямпе. – Либо я вам больше не скажу ни слова, либо предоставьте убедительные
основания для подобного обращения с приличным человеком…
Не похоже, чтобы Сажин был рассержен. Он развел руками с
видом грустной покорности судьбе, пославшей столь упрямого собеседника.
И сейчас же дверь распахнулась. Лямпе не мог видеть, кто ее
открыл, но по звуку понял – очень уж энергично и решительно дверь распахнули,
совершенно по-хозяйски…
К столу вразвалочку подошел человек в летнем полицейском
кителе, судя по темляку на шашке, имеющий военный чин. На груди у него
красовался внушительный рядок регалий – Анна, Станислав, длинная шеренга
медалей, а пониже – еще и какой-то затейливый иностранный орден, восточный,
судя по виду. Он представлял собой вытянутую по вертикали прямоугольную
серебряную пластину с эмалевым выпуклым изображением дракона, на взгляд Лямпе,
весьма походившего на китайские изображения. Грозно сопя, он какое-то время
разглядывал Лямпе с нехорошим интересом, шумно придвинул ногой стул, уселся.
Лямпе вежливо ему улыбнулся, как и полагалось воспитанному
немцу. Незнакомец был человеком совершенно иного склада, нежели довольно щуплый
Сажин, – коренастый, медведеобразный, с ядреными кулачищами, какие у
обычных людей встречаются редко. И усы были роскошными, как у борца Ивана
Поддубного.
– Упорствует? – сопя, поинтересовался вошедший.
Сажин с печальным видом развел руками.
«Ну, эти приемчики нам тоже известны, – подумал
Лямпе. – Сначала допрос ведет душевный, субтильный чиновник, брезгующий
любым рукоприкладством, а потом, якобы невзначай, заходит грубый бурбон,
рукоприкладство как раз обожающий. Знакомо-с…»
Страха он, конечно, не чувствовал. Одну лишь досаду. Может,
удастся выкрутиться, не переступая известных границ? Ага, вон там, за дешевой
литографией, скорее всего, и расположена дырка в соседнюю комнату, сквозь
которую усачу все слышно, а то и видно, если в литографии имеются незаметные
отверстия…