— И когда ты приступаешь к работе? — поинтересовался Ральф.
— Двенадцатого, ответила Элен. — Буду работать после обеда и
по вечерам. Жалованье, конечно, не королевское, однако его вполне хватит, чтобы
продержаться зиму, несмотря на то, как пойдут… Остальные мои… Разве это не
здорово, Ральф?
— Конечно, — согласился он. — Великолепно.
Натали, выпив полбутылочки смеси, теперь проявляла признаки
потери интереса. Соска наполовину высунулась у нее изо рта, и струйка молока
сбежала по подбородку. Ральф потянулся, чтобы вытереть ей личико, и его рука
оставила в воздухе деликатные серо-голубые линии.
Натали ухватилась за них и звонко рассмеялась, когда линии
растворились у нее в кулачке. У Ральфа перехватило дыхание.
«Она видит. Ребенок видит то же, что и я». "Ерунда,
Ральф.
Полнейший бред, и тебе это известна". Однако он знал,
что дело обстоит иначе. Только что он собственными глазами видел, как малютка
Нэт пыталась схватить аурные полосы, оставленные его пальцами.
— Ральф? — окликнула Элен. — Что-то случилось?
— Ничего. — Взглянув вверх, он увидел, что Элен окружает
блестящее облако цвета слоновой кости, струящееся волнами, словно дорогой шелк.
Поднимающаяся вверх «веревочка» шириной с ленту на свадебном
подарке имела тот же оттенок. Аура Гретхен Тиллбери была темно-оранжевого
цвета, по краям переходящего в желтый.
— Ты собираешься вернуться в свой дом?
Элен и Гретхен переглянулись, но Ральф вряд ли заметил их
замешательство. Ему не нужно было наблюдать за лицами и жестами обеих женщин,
чтобы понимать их чувства, и сознание этого стало откровением; все, что ему
было нужно, — это смотреть на их ауры. Лимонные оттенки по краям ауры Гретхен
потемнели, превращая ее в однородно-оранжевую. Аура же Элен, сжавшись, стала
настолько яркой, что глазам было больно смотреть. Элен боялась возвращаться.
Гретхен же знала об этом и сердилась на нее.
«Я на свою собственную беспомощность, — подумал Ральф. — Это
еще больше выводит ее из себя».
— Я собираюсь еще немного пожить в Хай-Ридж, — как-то
неохотно ответила Элен. — Может быть, до зимы. Думаю, скоро мы с Натали
переберемся в город, но дом будет выставлен на продажу. Если кто-то его
действительно купит — а при настоящем положении дел на рынке недвижимости это
весьма проблематично, — деньги будут переведены на общий счет. Его поделят
поровну между мной и Эдом на основании закона о разводе.
Ее нижняя губа задрожала. Аура стала еще плотнее; теперь она
прилегала к телу Элен, словно вторая кожа, по ней пробегали красные вспышки.
Ральф, потянувшись через стол, сжал руку молодой женщины.
Элен благодарно улыбнулась в ответ.
— Ты сообщила мне две важные вещи, — сказал он. — Во-первых,
ты возбудила бракоразводный процесс. И во-вторых, ты по-прежнему боишься его. —
Последние два года своего замужества она постоянно подвергалась унижениям и
избиениям, — вмешалась Гретхен. — Неудивительно, что она все еще боится своего
мужа. — Женщина говорила тихо, спокойно, рассудительно, но наблюдать ее ауру
было все равно что смотреть сквозь прозрачное оконце в раскаленную печь.
А вот Натали теперь окружало собственное сверкающее облако
фаты.
Оно было меньше, чем у матери, однако почти идентичное… Как
голубые глазки и золотисто-каштановые волосы. «Веревочка» Натали поднималась от
темени чисто-белой ленточкой до самого потолка, где и сворачивалась эфирным
кольцом вокруг люстры. При каждом дуновении ветерка сквозь открытое окно этот
клубочек начинал трепетать. Посмотрев вверх, Ральф заметил, что «веревочки»
Элен и Гретхен тоже волнуются.
«Имей я возможность увидеть себя со стороны, уверен, моя
„веревочка“ проделывает то же самое, — подумал он. — Все это реально; что бы
там ни считала дважды-два-четыре часть моего разума, ауры существуют на самом
деле, и я вижу их».
Он ожидал каких-либо возражений, однако на этот раз никто не
стал с ним спорить.
— У меня такое чувство, будто большую часть времени я
провожу в стиральной машине, только в ней вместо белья мои эмоции, — произнесла
Элен.
— Моя мама сердится на меня… Называет трусихой… Иногда я
действительно чувствую себя трусихой, бросающей начатое дело на полпути… И мне
становится так стыдно…
— Тебе нечего стыдиться, — успокоил ее Ральф. Он снова
взглянул вверх на колышущуюся «веревочку» Натали. Прекрасное зрелище, но он не
испытывал потребности потрогать ее; неясный глубинный инстинкт подсказывал, что
подобное действие может оказаться опасным для них обоих.
— Я понимаю, — согласилась Элен, — но все девочки проходят
отличную школу внушения. «Вот твоя Барби, а это твой Кен, а вот твоя кухня.
Учись хорошенько, потому что, когда все это произойдет на самом деле, именно
тебе придется заботиться обо всем, и если хоть что-то нарушится, виноватой
окажешься только ты». И я была вполне согласна с такой теорией. Только вот
никто не внушил мне, что в некоторых семьях Кен может сойти с ума. Звучит как
самооправдание?
— Ни в коем случае. Именно так и произошло, насколько я могу
судить. Элен рассмеялась — отрывисто, горько, виновато.
— Только не пытайся убедить в этом мою мать. Она
отказывается верить, что Эд способен на что-то большее, чем время от времени
посемейному хлопнуть жену по мягкому месту… Дабы направить меня на верную
стезю, если я случайно собьюсь с курса. Она считает, что все остальное я просто
выдумываю. Она не говорит об этом прямо, однако мысль эта слышится в ее голосе
всякий раз, когда мы разговариваем по телефону.
— Я не считаю, что ты все выдумываешь, — произнес Ральф. — Я
же тебе поверил, помнишь? И я находился рядом, когда ты умоляла не звонить в
полицию.
Ральф почувствовал, как кто-то сжал его колено под столом, и
удивленно поднял голову. Гретхен Тиллбери чуть заметно кивнула ему и снова
сжала колено — на этот раз более выразительно.
— Да, — согласилась Элен. — Ты там был. — Она слегка
улыбнулась, что было уже хорошо, но то, что произошло с ее аурой, было еще
лучше красные вспышки побледнели, а сама аура снова расширилась.
«Нет, — подумал Ральф. — Не расширилась. Расслабилась».
Элен, встав, обошла вокруг стола.
— Натали вся уже извертелась, — сказала она. — Давай я ее
возьму.
Ральф посмотрел вниз и увидел, что девчушка зачарованно
смотрит в противоположный угол комнаты. Ее взгляд был прикован к маленькой
вазе, стоящей на подоконнике. Часа два назад Ральф поставил в нее осенние
цветы, и теперь легкий зеленый туман исходил от стеблей, окутывая соцветия
слабым, мглистым свечением.