Две тонны металла, все еще движущиеся со скоростью двадцать
миль в час, врезались в Ральфа, и сразу все звуки умерли. Он подскочил вверх,
описывая медленную дугу — по крайней мере, изнутри все движения ощущались
замедленными, — на щеке, словно татуировка, остался отпечаток колеса, а
сломанная нога безжизненно обвисла. Ральф успел заметить под собой тень,
скользящую по мостовой в форме буквы "X"; Ральф успел увидеть над
собой россыпь красных пятен и подумать, что, должно быть, Луиза забрызгала его
краской сильнее, чем он предполагал. Ральф успел увидеть Натали, сидящую на
тротуаре, плачущую, но невредимую… И почувствовать Атропоса, потрясающего от
злости кулаками.
«Кажется, для старого дурака я действовал отлично, — подумал
Ральф. — Вот теперь можно и отоспаться».
А затем в смертельном падении он ударился о мостовую и
покатился — дробя череп, ломая позвоночник, дырявя легкие осколками костей,
превращая печень в бесформенную массу, разрывая внутренности.
И ничего не болело.
Вообще ничего.
22
Луиза никогда не забывала ужасного грохота, ознаменовавшего
возвращение Ральфа на Гаррис-авеню, и кровавого следа, тянувшегося за ним, пока
тело Ральфа катилось к автобусной остановке. Она хотела закричать, но не
посмела; некий внутренний, истинный голос подсказал ей, что если она закричит,
то от шока, ужаса и летнего зноя потеряет сознание, а когда придет в себя, то
Ральф будет уже недосягаем для нее.
И вместо того, чтобы закричать, Луиза бросилась вперед,
теряя туфлю, попутно замечая, что Питер Салливен выбирается из «форда»,
замершего почти на том же месте, на котором машина Джо Уайзера — тоже «форд» —
сбила Розали N1 несколько лет назад. Она смутно осознавала, что Питер кричит.
Луиза упала на колени рядом с Ральфом, замечая, что его
каким-то образом изменил зеленый «форд», что тело под знакомыми брюками и
забрызганной краской рубашкой значительно отличается от прижимавшегося к нему
менее минуты назад. Но глаза Ральфа были открыты, они сверкали осознанностью.
— Ральф?
— Да. — Голос его был чист и звучен, без малейших признаков
смущения или боли. — Да, Луиза, я слышу тебя.
Она хотела было обнять его, но замерла, вспомнив, что нельзя
тревожить тяжелораненых, потому что этим можно причинить им еще большую боль и
даже убить. Затем Луиза вновь посмотрела на Ральфа, на кровь, струящуюся из
уголков рта, отметила, что нижняя часть его тела перекручена по отношению к
верхней, и решила, что уже невозможно поранить Ральфа еще больше. Она обняла
его, склоняясь ближе, вдыхая запах несчастья: крови и кисло-сладкий ацетоновый
дурман адреналина, исходящий от его дыхания.
— Все же ты сделал по-своему? — Луиза поцеловала Ральфа в
щеку, в сочащуюся кровью бровь, в лоб, кожа на котором была свезена до самой
кости.
Она заплакала. — Посмотри на себя! Рубашку порвал, штаны
порвал… Ты что, думаешь одежда на деревьях растет?
— Он жив? — раздался сзади голос Элен. Луиза не обернулась,
но на асфальте увидела тени: Элен, обнимающую за плечи плачущую дочь, и Розали,
жавшуюся к правой ноге Элен. — Он спас Натали жизнь, я даже не заметила, откуда
он появился. Пожалуйста, Луиза, скажи, что он ж… Затем тени сместились, когда
Элен перешла на место, откуда могла видеть Ральфа, и тогда она, прижав к себе
голову Натали, зарыдала.
Луиза склонилась еще ближе к Ральфу, гладя его по щеке,
желая сказать ему, что она тоже собиралась пойти с ним — она действительно
этого хотела, да, но он оказался слишком проворным. В самом конце он опередил
ее. — Люблю тебя, милая, — сказал Ральф, потянувшись вперед и тоже погладив ее
по щеке. Он попытался поднять и левую руку, но не смог. Луиза целовала его
ладонь, шепча:
— Я тоже люблю тебя, Ральф. Всегда любила. Очень.
— Я должен был так поступить. Понимаешь?
— Да. — Луиза не знала, понимает ли и поймет ли
когда-нибудь… Но она знала, что он умирает. — Да, понимаю.
Ральф хрипло вздохнул — сладковатый запах ацетона снова
обволок лицо Луизы — и улыбнулся. — — Миссис Чесс? Я хотел сказать, миссис
Робертс? — Это, задыхаясь, произнес Питер. — С мистером Робертсом все в
порядке? Пожалуйста, скажите, что я не поранил его!
— Уходи, Пит, — не оборачиваясь, ответила Луиза. — С Ральфом
все хорошо. Он просто немного порвал брюки и рубашку… Правда, Ральф?
— Да, — ответил он. — Еще бы. Тебе следует хорошенько
выдрать… Ральф, замолчав, перевел взгляд в точ??у слева от Луизы. Там никого не
было, но Ральф все равно улыбнулся.
— Лахесис! — произнес он.
Он протянул дрожащую окровавленную руку и, как увидели
Луиза, Элен и Пите?? Салливен, та дважды поднялась и опустилась. Взгляд Ральфа
вновь сместился, на этот раз вправо. Он заговорил угасающим голосом:
— Приветствую тебя, Клото. А теперь, помните: это… Не…
Больно.
Правильно?
Казалось, Ральф прислушивается, затем он улыбнулся.
— Да, — прошептал он, — пожимать при малейшей возможности.
Рука Ральфа вновь поднялась, а затем опустилась на грудь.
Взгляд его выцветших голубых глаз остановился на Луизе.
— Послушай, — с огромным трудом произнес Ральф. — Каждый
день просыпаться рядом с тобой было все равно что просыпаться молодым и видеть…
Все заново. — Он вновь попытался погладить ее по щеке, но не смог. — Каждый
день, Луиза.
— Я чувствовала то же самое, Ральф, — я просыпалась совсем
юной.
— Луиза?
— Да?
— Постукивание, — сказал он. Ральф сглотнул, затем с
огромным трудом повторил: — Постукивание.
— Какое постукивание?
— Неважно, оно прекратилось, — ответил он и радостно
улыбнулся.
Затем Ральф тоже остановился.
23
Клото и Лахесис смотрели на Луизу, рыдающую над мертвым
мужем, распростершимся на мостовой. В одной руке Клото держал ножницы, вторую
поднес к глазам и удивленно взглянул на нее.
Ладонь светилась, переливаясь цветом ауры Ральфа.
Клото: Он здесь… Внутри… Как замечательно!
Лахесис тоже поднял правую руку, выглядевшую так, словно
поверх привычной золотисто-зеленой ауры была надета голубая варежка.
Лахесис: Да. Он был замечательным человеком.
Клото: Может, отдадим его ей?
Лахесис: А ты можешь?
Клото: Существует только один способ проверить.