Я намерена довести дело, порученное Эду Дипно, до успешного
конца, Ральф. Я сделаю все, чтобы мальчик, о котором толковали твои друзья,
умер на руках матери, и мне не терпится увидеть его смерть. Я славно
потрудилась в Дерри, а это значит, что мне придется покончить с тобой прямо
сейчас, незамедлительно. Я… Ральф шагнул в сторону тухлого зловония. И теперь под
абрисом фигуры своей матери, под очертаниями Царицы-рыбы, он начал замечать
совсем иную фигуру. Фигуру яркого человека, красного мужчины с холодными
глазами и безжалостным ртом. Этот мужчина напоминал Христа, виденного Ральфом
пару секунд назад… Но не того, изображение которого висело на стене кухни его
матери.
Выражение удивления прокралось в рыбьи глаза… И в холодные
зрачки красного мужчины.
Что ты делаешь? Прочь от меня! Или тебе хочется провести
остаток жизни в инвалидной коляске?
— О, я рассчитываю даже на худшее — дни моих побед
определенно остались позади.
Голос набирал силу, он звучал, как голос его матери в минуты
гнева. Слушайся меня, мой мальчик. Слушайся и не прекословь.
На мгновение приказ, отданный голосом, столь похожим на
голос его матери, заставил Ральфа усомниться в своей правоте. Но затем он
продолжил движение. Царица-рыба, откинувшись назад, забила хвостом под домашним
платьем.
ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ?
— Не знаю, возможно, я хочу, просто хочу дернуть тебя за
усы.
Убедиться, реальны ли они.
И собрав всю силу воли, чтобы не закричать и не убежать,
Ральф протянул вперед правую руку. Серьга Луизы ощущалась в кулаке теплым
маленьким камешком. Да и сама Луиза казалась очень близкой, что было вовсе не
удивительно, учитывая, сколько ее ауры он поглотил. Возможно, теперь Луиза
стала частью его самого. Ощущение ее присутствия приносило глубокое успокоение.
Нет, ты не посмеешь! Тебя сразу же парализует!
— Рыбы не ядовиты — это всего лишь выдумка десятилетнего
ребенка, еще более испуганного, чем я.
Ральф потянулся к усам правой рукой с зажатой между пальцами
сережкой штырьком вперед, и массивная чешуйчатая голова отпрянула назад, как он
и предполагал в глубине души. Голова стала раскалываться и изменяться,
пропуская поток красной ауры. «Если боль имеет цвет, подумал Ральф, — то вот
он». И прежде чем изменения пошли дальше, прежде чем существо, теперь уже ясно
видимое — высокий, холодно-красивый блондин со сверкающими красными глазами, —
смогло выбраться из созданного им самим иллюзорного сияния, Ральф воткнул
острый штырек сережки прямо в черный, выпученный рыбий глаз чудовища.
5
Создание загудело — как цикада — и попыталось отступить
назад.
Хвост защелкал, как лист плотной бумаги, попавший в лопасти
вентилятора.
Существо сдвинулось в кресле, которое изменялось,
превращаясь в подобие трона, высеченного из оранжевого камня. А затем хвост
исчез, Царица-рыба исчезла, и теперь сам Кровавый Царь с искаженным от боли и
удивления лицом восседал на своем троне. Один его глаз, красный, как у рыси в
отблесках пожара, уставился на Ральфа; другой же был наполнен яростным,
разбивающимся сверканием бриллиантов. Левой рукой Ральф потянулся к покрывалу
из рыбьей икры, отбросил его прочь, но ничего не увидел, кроме черноты другой
стороны уродца.
Другой стороны савана. Выхода.
Тебя предупредили, проклятый Шот-таймер! И ты считаешь, что
можешь дергать меня за усы? Что ж, посмотрим. Посмотрим!
И вновь Кровавый Царь подался на своем троне вперед, губы
его искривились, а уцелевший глаз источал красное свечение. Ральф с трудом
сдержал желание отдернуть опустевшую правую руку. Вместо этого он протянул ее к
открывшемуся рту Кровавого Царя, рту, намеревавшемуся проглотить его руку, как
в давние дни это пыталась проделать рыбина.
Нечто — не плоть — облепило его руку, а затем начало жалить,
как тысяча оводов. Одновременно Ральф почувствовал, как настоящие зубы — нет,
клыки — впились в его руку. Через секунду, самое большее две.
Кровавый Царь прокусит ему запястье и проглотит кисть.
Ральф закрыл глаза и моментально вошел в мысленный поток
концентрации, позволяющий совершать перемещения между уровнями, — его боль и
страх не стали здесь барьером, препятствием. Только на этот раз целью было не
движение, а запуск в ход. Клото и Лахесис имплантировали мину-ловушку в его
руку, и теперь пришло время воспользоваться ею.
Ральф почувствовал внутренний щелчок. Шрам на его руке
моментально раскалился добела. Этот жар не приносил боли, но вырвался из него
расходящимися кругами энергий. Его сознание зафиксировало титаническую зеленую
вспышку, настолько яркую, что на мгновение Ральфу показалось, будто вокруг него
взорвался Изумрудный Город Королевства Оз. Что-то (или кто-то) кричало.
Высокий, режущий звук сводил с ума, вслед за криком последовал глухой удар.
Внезапный вихрь силы пронесся мимо Ральфа, распространяясь
веерообразным потоком ветра и растворяющимся зеленым светом. Он уловил
странный, искаженный образ Кровавого Царя, уже не красивого и вовсе не
молодого, но древнего, скрюченного и наименее подобного человеку из всех
пришельцев, когда-либо занесенных на шот-таймеровский уровень существования.
Затем нечто открылось над их головами, обнажая прострел темноты, пронзаемый
пересекающимися вихревыми потоками и разноцветными лучами. Казалось, Кровавого
Царя будто ветром взметнуло в этот прострел, подобно опавшему листу. Краски
становились ярче, и Ральф отвернулся, подняв руку, чтобы прикрыть глаза. Он
понимал, что между его уровнем и непостижимыми пластами иного существования
открылся канал; и еще он понимал, что если будет продолжать смотреть в это
усиливающееся свечение, на эти (смертоносные огни) бушующие краски, то смерть
станет для него не худшим, а наилучшим исходом. Он не только зажмурил глаза; он
зажмурил свой разум.
А через секунду исчезло все — существо, представившееся Эду
в качестве Кровавого Царя, кухня в их старом доме на Ричмонд-стрит,
кресло-качалка его матери. Ральф стоял на коленях в шести футах над носом
«Чироки», подняв руки вверх, как ребенок, которому частенько перепадает от
жестоких родителей, а взглянув вниз, увидел Общественный центр и примыкающую к
нему автостоянку. Вначале Ральфу показалось, что это обман, оптическая иллюзия,
потому что фонари автостоянки словно расходились в стороны. Они напоминали
толпу слишком высоких и очень худых людей, начинающих расходиться в конце
грандиозного зрелища. Да и сама стоянка как бы… Ну… Расширялась. «Не
расширялась, она приближается, — подумал Ральф. — Самолет снижается. Эд
начинает исполнять роль камикадзе».
6
Ральф застыл на месте, не просто удивленный, а завороженный
своим положением. Он превратился в мифическое промежуточное существо —
определенно не в бога (ни один бог не может испытывать такую усталость и
страх), но и не в такое земное создание, как человек. Так вот что значит
настоящий полет; вот что значит смотреть на землю сверху, без всяких границ.
Это…