Знаешь, именно так я и думал о тебе, Шот-таймер. Но я, как и
ты, ошибался. А теперь смотри.
Атропос слегка раздвинул пальцы. Ральф увидел, как кто-то в
бейсбольной кепке с эмблемой «Ред сокс» вышел из «Красного яблока», и Ральф
сразу узнал выходящего. Этот человек крикнул что-то кому-то другому, стоящему
на противоположной стороне, и тут начали происходить ужасные события. Ральф
отвернулся от кровавой картины будущего, показываемой Атропосом.
Но он слышал то, что случилось.
Первоначально это принадлежало Слепому Случаю, Шот-таймер, —
говоря другими словами, мне. А вот и второе обещание: если ты встанешь на моем
пути, то случится то, что я показал. И ты ничего не сможешь сделать или
каким-то образом предотвратить это. Но если ты и твоя подружка останетесь в
стороне и не станете вмешиваться в ход событий — тогда я тоже останусь в
стороне.
Вульгарность, большей частью являвшаяся обычным стилем
поведения Атропоса, теперь была отброшена, словно использованный карнавальный
костюм и впервые Ральф ощутил, насколько же древнее это существо обладавшее
такой злобной мудростью.
Помнишь как говорят наркоманы, умирать легко, трудно жить. В
этом сокрыта истина. Если кто и знает так это я. Итак что же ты думаешь,
Смертный?!
Ральф молчал опустив голову и до боли сжав кулаки Серьги
Луизы как маленькие угольки горели в его ладони Кольцо Эда казалось, тоже
обжигало его. Ральф хотел вытащить проклятую вещицу и швырнуть ее вслед за
скальпелем; он знал, что ничто в мире не сможет удержать его. Он вспомнил
рассказ, прочитанный еще в школе, тысячу лет назад. «Леди или тигр?» назывался
рассказ, и теперь он понял, что означает обладание такой ужасной силой… И таким
ужасным выбором. На первый взгляд, все кажется таким простым; что значит, в
конце концов, одна жизнь против двух тысяч?
Но эта одна жизнь.
«И все те… Никто из них ничего не знает, — спокойно подумал
он. — Никто, кроме, возможно, Луизы… А Луиза одобрит мое решение. Кэролайн не
поняла бы, но они такие разные».
Да, но имеет ли он право решать?
Атропос все понял по его ауре — становилось страшно от
способности этого создания видеть.
Конечно, имеешь, Ральф, — на самом деле вопрос жизни и
смерти сводится к следующему: кто имеет право. На сей раз ты. Так что скажешь?
— Я не знаю, что сказать. Не знаю, что и думать. Я лишь хочу, чтобы вы все трое
ОСТАВИЛИ МЕНЯ В ПОКОЕ!
Ральф Робертс поднял голову к потолку логова Атропоса и
закричал.
Глава двадцать седьмая
1
Пятью минутами позже голова Ральфа вынырнула из-под старого
склоненного дуба. Ральф сразу увидел Луизу. Женщина, стоя на коленях, смотрела
на его обращенное вверх лицо сквозь клубок перепутанных корней. Он протянул
перепачканную, в кровавых подтеках руку, и женщина крепко ухватилась за нее,
поддерживая Ральфа, пока тот преодолевал последние ступени — искореженные
корни, скорее похожие на перекладины переносной лестницы.
Ральф выбрался из-под дерева и лег на спину, жадно вдыхая
свежий воздух. Никогда в жизни воздух не казался таким вкусным. Несмотря ни на
что, он испытывал огромную благодарность судьбе за вновь обретенную свободу.
— Ральф? С тобой все в порядке?
Он повернул ее руку, поцеловал ладонь и положил сережки на
то место, которого только что касались его губы.
— Да. Это твое.
Луиза удивленно разглядывала их, словно никогда не видела
сережек ни этих, ни каких-либо других, — затем опустила в карман жакета.
— Ты увидела их в зеркале, ведь так, Луиза?
— Да, и тогда я разозлилась… Но вряд ли была сильно
удивлена.
— Потому что ты знала.
— Догадывалась. Возможно, с того самого момента, когда
увидела Атропоса в панаме Мак-Говерна. Просто я держала… Это знание… В тайниках
мозга.
Луиза внимательно, как бы оценивающе, смотрела на Ральфа.
— Не будем сейчас говорить о моих серьгах — что произошло
там, внизу?
Как тебе удалось выбраться?
Ральф испугался, что если она слишком долго будет
разглядывать его, то узнает слишком много. К тому же, если он еще немного
останется без движения, то уже не сможет пошевелиться, усталость наподобие
огромного океанского лайнера разливалась в нем, пытаясь увлечь на дно. Ральф
поднялся на ноги. Сейчас он не мог позволить себе утонуть.
Новости, сообщаемые небесами, были не так плохи, как он
ожидал, но все же достаточно неутешительны — никак не меньше шести часов.
Жители Дерри, не имеющие отношения к митингу по поводу абортов (огромное
большинство, говоря прямо), садились за стол. Двери Общественного центра Дерри
уже открыты; вход купается в свете софитов, тележурналисты ведут репортажи в
прямом эфире о прибытии первых защитников права выбора, которым приходится
проходить мимо Дэна Далтона и яростно размахивающих лозунгами «Друзей жизни». А
неподалеку кто-то напевает любимую песенку старины Эда Дипно:
«Эй, эй, Сьюзен Дэй, сколько ты убила детей?» Что бы ни
предстояло совершить ему и Луизе, сделать это необходимо в следующие шестьдесят
или девяносто минут. Отсчет времени начался.
— Идем, Луиза. Надо торопиться.
— Мы возвращаемся в Общественный центр?
— Нет, не сразу. Сначала нам следует… Ральф понял, что не
может ждать окончания того, что должен сказать.
Куда же, по его мнению, им следует отправиться сначала? В
больницу Дерри? В «Красное яблоко»? К нему домой? Куда податься, если хочешь
отыскать парочку благожелательных, но далеких от всезнания остолопов, вовлекших
тебя и самых близких твоих друзей в мир боли и тревог? Или, вполне резонно, это
они должны отыскать тебя?
«Возможно, они не хотят разыскивать тебя, любимый, Скорее
всего, они прячутся, избегая твоего общества».
— Ральф, ты уверен, что… Внезапно он вспомнил о Розали, и
сразу все встало на свои места.
— В парк, Луиза. Мы пойдем в Строуфорд-парк. Вот куда нам
следует отправиться. Но по пути сделаем одну остановку.
Он повел Луизу вдоль ограждения, и вскоре они услышали
ленивый шум разговоров. До Ральфа донесся и запах жареных хот-догов; после
зловония логова Атропоса этот запах показался ему амброзией. А минуту спустя
они вступили на площадку для пикников, расположенную рядом со взлетно-посадочной
полосой N3.
Дорренс, стоя в самом сердце удивительной по красоте,
разноцветной ауры, наблюдал за приземлением спортивного самолета. Позади него
за столиком сидели Фэй Чепин и Дон Визи, между ними лежала шахматная доска.