Седьмой сын - читать онлайн книгу. Автор: Орсон Скотт Кард cтр.№ 17

Естественно, туалет успели занять до него. Элвин целых три минуты стоял снаружи, подпрыгивая и периодически взвывая, но оттуда упорно не хотели выходить. Тогда он решил, что там скорее всего сидит какая-нибудь из девчонок, – вот он, самый дьявольский план, который только можно измыслить: они просто не пустят его в туалет, прекрасно зная, что после темноты он до смерти боится ходить в лес один. О, какая ужасная месть! Нет ничего страшнее описаться прилюдно – да он после этого в глаза не посмеет никому взглянуть, придется ему брать другое имя и бежать из дому, а все из-за чего – из-за какого-то тычка в попу?! Он задышал, как страдающий от запора бык, до того это было несправедливо и нечестно.

В конце концов он так разозлился, что уже не владел собой.

– Если ты сейчас не выйдешь, – выкрикнул он самую страшную из известных угрозу, – я наделаю прямо перед дверью, тогда-то ты попляшешь, вляпавшись прямо в мои дела!

Он подождал, но кто б там ни сидел, слов «Попробуй только, вылижешь мне ноги языком» не последовало. А поскольку это был обычный ответ на такое предупреждение, до Элвина наконец-то дошло: вовсе не обязательно, что туалет оккупировала одна из сестер. И уж конечно там не Мера и не кто-нибудь из близнецов. Следовательно, остаются два кандидата, причем один хуже другого. Эл так разозлился на себя, что со всей мочи стукнул кулаком по лбу, что, впрочем, не помогло. Папа наверняка начистит ему одно место, но если там сидит мама… Она будет отчитывать его не меньше часа – не особо приятная перспектива, – однако если у нее сейчас действительно дурное настроение, она напустит на себя этакую холодность и мягким, очень скорбным голосом проговорит: «Элвин-младший, я-то надеялась, что по крайней мере один из моих сыновей вырастет настоящим джентльменом, но теперь вижу, жизнь моя потрачена зря». После этих слов он чувствовал себя таким низким, таким презренным, что мог бы точно описать, как это – умереть не умерев.

Поэтому он чуть не вздохнул с облегчением, когда дверь открылась и на пороге появился папа, застегивающий брюки с мрачным выражением лица.

– Ну что, идти можно? Ни во что не вляпаюсь? – холодно осведомился он.

– Ага, – выдавил Элвин-младший.

– Что?

– Да, сэр.

– Уверен? А то здесь бродит какой-то дикий зверь, который считает, что нет ничего смешнее на свете, чем справить нужду под дверьми туалета. И вот что я тебе скажу: если я увижу такого зверя, то расставлю ловушку, которая в одну из ночей прищемит ему одно место. Придя утром, я его высвобожу, после чего заткну ему некую дырку и отпущу обратно, в леса, чтобы он там взорвался.

– Извини, пап.

Папа покачал головой и направился к дому, бросив напоследок:

– По-моему, у тебя что-то с мочевым пузырем, парень. То тебе никуда не нужно, то в следующую секунду ты готов жизнь отдать, чтобы в туалет попасть.

– Построил бы еще один туалет, все бы было нормально, – пробормотал Эл-младший.

Папа, однако, не услышал его слов, потому что на самом деле этот упрек вырвался у Элвина, только когда дверь туалета закрылась, а папа зашел в дом. Но и тогда Эл не посмел произнести подобное святотатство во весь голос.

Долго-долго Элвин полоскал руки под струей воды из насоса, потому что боялся кары сестер, ожидающей его в доме. Но потом он напугался еще сильнее, поскольку стоял он во дворе один, а вокруг была тьма-тьмущая. Люди поговаривали, что белый человек никогда не услышит пробирающегося по лесу краснокожего, а старшие братья Элвина любили посмеяться над ним, утверждая, что не стоит выходить во двор одному, особенно по ночам, поскольку в лесах сидят кровожадные краснокожие, сидят, наблюдают и поигрывают востреными томагавками, поджидая какого-нибудь белого, надеясь разжиться скальпом. Днем Элвин не верил в такие россказни, но этой ночью, стоя в темном дворе, с мокрыми, холодными руками, совершенно один, он почувствовал, как по спине пробежал неприятный холодок. Он мог поклясться, что видел краснокожего. Тот стоял прямо за его плечом, у свиного загона, и двигался так тихо, что свиньи не хрюкнули, а собаки не залаяли. Когда обнаружат окровавленное тело Элвина, с чьей головы будет снят скальп, окажется уже поздно. Какими бы плохими сестры ни были – а они были очень, очень плохими, – Элвин все же предпочитал их общество знакомству с томагавком краснокожего. От насоса до дома он летел не чуя под собою ног, ни разу не оглянувшись, чтобы проверить, есть там краснокожий или нет.

Но стоило двери захлопнуться, как страхи о бесшумных, невидимых краснокожих мгновенно испарились. Тишина затопила дом, что было весьма и весьма подозрительно. Девчонки не успокаивались до тех пор, пока папа не рявкнет на них по меньшей мере раза три. Поэтому наверх Элвин поднимался медленно и осторожно: поднявшись на очередную ступеньку, осматривался по сторонам, а за плечо оглянулся столько раз, что шея заныла. Путь в комнату был долог, к тому времени Элвин стольких страхов натерпелся, что теперь ему было все равно. Придумали там девчонки что-нибудь – пусть делают что хотят.

Однако они все не появлялись и не появлялись. Он обошел комнату со свечой в руке, заглянул под кровать, проверил углы – пусто. Кэлвин мирно сопел, сунув палец в рот. Это означало, что если они и побывали в комнате, то это произошло довольно давно. Он стал подумывать, может, на этот раз сестры решили оставить его в покое и подстроить что-нибудь близнецам. Когда девчонки станут хорошими и добрыми, перед ним откроется новая, сияющая всеми цветами радуги жизнь. Словно ангел спустится с неба и заберет его из этого ада.

Он как можно быстрее скинул с себя одежду, аккуратно сложил ее и положил на табуретку у кровати. Именно на табуретку, иначе утром его рубашка и штаны будут кишмя кишеть тараканами. Они могли забираться на что угодно и во что угодно, если это лежит на полу, но на кровати Элвина и Кэлвина и на табуретку ход им был запрещен. В ответ Элвин никогда не топтал их и не убивал. В результате комната Элвина стала объектом тараканьего паломничества, здесь жили все тараканы дома, но поскольку договор насекомые соблюдали, он и Кэлвин были единственными, кто не просыпался с криком, обнаружив посреди ночи, что по телу ползает какая-нибудь таракашка.

Элвин снял с деревянного колышка ночную рубашку и натянул на голову.

Что-то ужалило его под руку. Он вскрикнул от острой боли, пронзившей его. Что-то еще ужалило в плечо. Жалящие твари расселились по всей рубашке и, пока он сдирал ее с тела, искусали его с ног до головы. Наконец он сбросил сорочку и, оставшись голышом, принялся шлепать и тереть кожу, пытаясь прогнать напавших на него зловредных жучков.

Немного спустя он опомнился, наклонился и, ухватив ткань двумя пальцами, поднял рубашку. Никаких черных точек, которые бы торопливо убегали, он не заметил. Тогда он тряханул ее несколько раз, надеясь, что жучки дождем посыплются на пол. Жучки не посыпались, но что-то упало. Блеснуло на секунду в свете свечи и с тихим звоном стукнуло по половицам.

Только тогда Элвин-младший услышал приглушенное хихиканье, доносящееся из соседней комнаты. Поймали они его, ох как поймали. Он сел на край кровати и принялся вытаскивать из ночной рубашки булавки, втыкая их в уголок подушки. Надо же, сестры так разозлились на него, что пошли на риск потерять одну из маминых стальных булавок, которыми она очень дорожила. Все сделали, лишь бы поквитаться. Ведь должен был, должен был догадаться. Девчонки понятия не имеют, что такое честный бой, не то что мальчишки. Когда во время шутливой драки сбиваешь кого-нибудь с ног, поверженный либо встает, либо ждет, пока ты навалишься на него, – все честь по чести: либо оба на ногах, либо оба на земле. Но из своего весьма болезненного опыта Элвин знал, что девчонки могут пнуть даже лежачего или навалиться на него всей стаей, лишь бы случай удобный представился. Во время драки их помыслы лишь об одном – как бы побыстрее эту драку закончить. Никакого интереса.