– И как же реагирует на это правительство?
– Какое здесь, в Константинополе, правительство! –
махнул рукой Горецкий. – Османская империя доживает последние дни, султан
не имеет больше никакой власти. Но что интересно: правительство Кемаля в Анкаре
тоже молчит. Буквально никаких комментариев! Тут явно кроется какая-то интрига…
За ужином Горецкий поглядел на Бориса поверх пенсне и
вкрадчиво спросил:
– А скажите-ка мне, голубчик, зачем вы отпустили
прекрасную турчанку?
– Я? – очень натурально удивился Борис. – Я
тут ни при чем. Она сама сбежала.
– Ну-ну, – усмехнулся Аркадий Петрович, – не
притворяйтесь, я-то вашу слабость к красивым женщинам хорошо знаю. И хочу вам
сказать, что здесь вы допустили большую ошибку. Гюзель очень опасна, вы имели
случай в этом убедиться. Ведь это она, не колеблясь, приговорила вас к смерти,
когда по ее приказу вас схватили.
– Знаю, – криво улыбнулся Борис, – но никак
не научусь воевать с женщинами. Да и англичанин этот, мистер Ньюкомб, уж очень
надутый был.
– Эта женщина стоит сотни мужчин! – заметил
полковник и непонятно было, осуждает он Гюзель или восхищается ею. –
Чувствую я, что в нынешней интриге с оккупацией Батума не обошлось без герра
доктора и его очаровательной помощницы.
– Теперь нас это не должно волновать, – осторожно
напомнил Борис.
– Да, я занят расследованием шести убийств, а вас
завтра вызовут англичане на очную ставку с доктором и мистером Ньюкомбом. Так
что сидите на месте, ждите, когда за вами авто пришлют.
Борис недовольно поморщился, но ничего не ответил.
Глава 15
Окончив труд, с погасшей папиросой.
С душой угасшей встал из-за стола,
Где абажура череп безволосый
Беззубая обсасывала мгла.
А. Несмелов
Наутро в приемную генерала Врангеля вошел немолодой, но
крепкий с виду мужчина в хорошо пошитом английском френче без погон и других
знаков различия. День был неприемный, и в помещении находился только дежурный
офицер.
– Добрый день! – представился вошедший. –
Полковник Горецкий.
Офицер вскинул брови и насмешливо скривил губы, уставившись
на то место, где должны были быть погоны у этого типа, назвавшегося полковником
– знаем, мол, мы этих полковников, – ишь френчик-то как хорошо сидит,
небось интендант! Нажился на поставках, пока мы, простые офицеры, на фронте
кровь проливали…
– Что вам угодно? – сухо спросил он.
Взгляд офицера не остался незамеченным полковником. Он снял
пенсне и посмотрел на сидящего сверху.
– Мне угодно, чтобы вы вызвали сюда начальника
канцелярии. И срочно, – ровным голосом произнес он.
Все слова о том, что день неприемный, что начальника
канцелярии сейчас нет и что по установленному порядку следует сначала
зарегистрироваться у него, дежурного, – показать документы и так далее –
застряли у дежурного офицера в горле, он вскочил с места, но тут открылась дверь
и в приемную вошел начальник конвоя Главнокомандующего – генерал-майор Семен
Николаевич Краснов.
– Кого я вижу! – приветствовал он вошедшего не по
уставу, но дежурный офицер почувствовал, что в голосе генерал-майора нет
теплоты.
Генерал и полковник пожали друг другу руки и отошли в
дальний угол комнаты. Разговор они вели вполголоса, так что офицеру ничего не
было слышно, но он заметил, что Краснов рассматривает какие-то бумаги. Затем
Краснов подошел к столику дежурного и достал книгу записи посетителей. Горецкий
склонился над книгой и принялся внимательно ее изучать.
Вот записано: «ротмистр Хренов». И в этот же день на прием
записалось еще восемь офицеров. То есть записалось бы гораздо больше, просто
Главнокомандующий не любил принимать много народа. Так дело не пойдет. В
приемную мог просто кто-то зайти случайно или по другому делу, не проверять же
всех! Горецкий внимательно вгляделся в ровные строчки.
– Простите, вот тут, я так понимаю, отметка о том, был
ли записанный ранее посетитель на приеме у господина Главнокомандующего?
– Совершенно верно, – ответил генерал
Краснов, – но… возле фамилии Хренов такой отметки нет.
– Значит ли это, что ротмистр Хренов не попал на прием?
Или… – Горецкий оглянулся на дежурного офицера, – могли не
отметить?..
– Исключено, – улыбаясь, но твердо ответил генерал
Краснов. – Начальник канцелярии у нас такой буквоед.
– Стало быть, на приеме Хренова не было? –
настаивал Горецкий.
– Стало быть, – развел руки Краснов. Ему уже
порядком начал надоедать этот разговор, но Горецкий показал ему такие бумаги,
что приходилось идти ему навстречу, – не стоило ссориться с человеком,
который в хороших отношениях с англичанами и турецкой полицией.
«Ага, – думал Горецкий, – на прием Хренов не
попал, стало быть, денег никаких ему не выписали и получить ему было их
неоткуда, если только… Если только ему не дал денег тот человек, которого он по
его же собственному утверждению встретил. И с какой стати этот „кто-то"
мог дать Хренову денег? Этому пьянице и дебоширу? К тому же те, кто толчется в
приемной Врангеля, сами обычно нуждаются в деньгах – мало-мальски устроившие
свои дела офицеры сюда не ходят…»
Горецкий выписал из книги регистрации посетителей адрес
последней квартиры ротмистра Хренова и ушел. Генерал Краснов с облегчением
посмотрел ему вслед.
После визита в приемную Главнокомандующего полковник
Горецкий решил наведаться на бывшую квартиру полковника Шмидта. Но посещение
его оказалось неудачным, потому что полковник жил в гостинице. Номер нужно было
срочно освободить, так что все бумаги опечатал и забрал представитель англичан,
а личные вещи запаковали в большой сундук и отослали родной сестре полковника,
которая жила в Париже с мужем и двумя детьми. Горецкий, узнав про это, горестно
вздохнул и подивился той быстроте, с которой служащие гостиницы распорядились
вещами. Потом он пригляделся внимательнее к прислуге, среди которой совершенно
отсутствовали восточные лица, и все понял: отель был роскошным, старался
соблюдать европейские обычаи, там не было места восточной лени и
безалаберности. Горецкий пообедал в ресторане отеля, посчитав, что раз
англичане подставили ему ножку, забрав все бумаги полковника Шмидта, то пускай
тогда оплатят огромный счет за обед в дорогущем отеле.
Ротмистр Хренов делил жалкую квартиру на Галате с двумя
своими сослуживцами. Пока Керим объяснялся с хозяином, полковник Горецкий
беседовал с пехотным капитаном среднего возраста и потертой наружности. У
капитана был тик – очевидно, после контузии, у него сильно дергались левая щека
и глаз. Беседа проходила неважно, потому что кроме тика, капитан еще страдал
жутким заиканием. Второй сосед Хренова спал на койке, с головой накрывшись
шинелью.