– А это еще кто? – презрительно покосился на него
Лихачев. – Ваш сторожевой пес? Боитесь без охраны ходить? Да вы не
думайте, никакая охрана вас не спасет!
Все, все получат скоро по заслугам! Все, на чьей совести
русская кровь!
– Капитан, вы пьяны, поэтому я извиняю вашу
несдержанность, – холодно проговорил полковник. – Мне бесконечно жаль
ваших боевых товарищей, и не только их, но всех солдат и офицеров, погибших в
этой страшной бойне. Но вы не хуже моего знаете главный закон армии: приказы не
обсуждаются. Четвертая рота погибла… ради исполнения важной стратегической
задачи.
– В результате чего мы все оказались в этом проклятом
Константинополе! – зло выкрикнул Лихачев.
К нему поспешно приближался метрдотель с двумя дюжими официантами.
Покосившись на них, капитан скривился и ушел в дальний конец зала.
– Простите, Гюзель, простите, господа, – полковник
встал из-за стола и поклонился, – извините, я вынужден проститься с вами,
у меня есть сегодня важное дело. И простите за этот безобразный инцидент…
– Бросьте, полковник, – рассмеялся
Казанзакис, – стоит ли обращать внимание на пьяную болтовню какого-то
хама…
– Это не совсем так, – полковник вежливо
улыбнулся, но улыбка снова вышла кривой из-за шрама, – это не пьяный хам,
а боевой офицер… И он более опасен, чем вы думаете.
Молодой офицер в черкеске тоже поднялся из-за стола.
Полковник что-то негромко сказал ему и направился к выходу. Его молодой спутник
немного задержался в зале, наблюдая за столиком, где сидел капитан Лихачев со своими
товарищами.
«Дорогой длинною, да ночью лунного…» – дружно грянул
цыганский хор.
– Пойдем, дорогой, – неуверенно начала Анджела.
– Не сегодня, – твердо ответил Борис, –
думаю, что сегодня неподходящий момент для знакомства.
Анджела облегченно вздохнула.
Глава 9
Крутилась ночь, срываясь с воя,
Клубясь на облаках сырых.
За вами следом крались двое,
Но вы опередили их.
А. Несмелов
Полковник Шмидт быстро шагал по людной, ярко освещенной
улице. Его мысли были заняты важным и неприятным вопросом. Сегодняшняя сцена в
кабаре, которая могла показаться постороннему человеку не заслуживающей
внимания, была на самом деле очень серьезна. Угрозы, которые вырвались у
капитана Лихачева, не были пустым звуком. Полковник знал кое-что о знакомствах
Лихачева, о том, где он проводит вечера… Еще недавно он думал, что ситуация
находится под контролем и эти господа долго еще не осмелятся перейти от слов к
делу. Но сегодняшний скандал говорил об ином. Как бы они не начали действовать
и не нарушили планы самого Шмидта и его английских друзей! Известно ведь: что у
трезвого на уме, то у пьяного на языке…
За этими мыслями полковник не сразу заметил человека,
который нагнал его и уже несколько минут шел рядом и чуть позади. Почувствовав
наконец его присутствие, Шмидт вздрогнул и схватился за револьвер: ему
показалось, что рядом с ним идет капитан Лихачев. Оглянувшись и поняв свою
ошибку, он усмехнулся собственной нервозности и сказал дружелюбно:
– А, это вы… Добрый вечер.
Неожиданный спутник приблизился к нему вплотную, будто
собирался сообщить нечто конфиденциальное и вдруг коротким сильным ударом,
почти незаметным со стороны, вонзил в затылок полковнику узкое стальное лезвие.
Шмидт не издал ни звука: смерть его была мгновенной. Убийца,
сильной рукой обхватив мертвеца за талию, плавно опустил его на высокий стул
уличного чистильщика сапог и тут же растворился в яркой толпе гуляющих.
Мальчишка-чистильщик, не задавая лишних вопросов и не
поднимая глаз, молниеносно заработал двумя щетками. Когда английские ботинки
полковника засверкали как зеркало, чистильщик выжидательно замер. Монетка не
упала с приятным звоном в широко открытый ящик, и только тогда чистильщик
поднял глаза на молчаливого клиента.
Клиент был мертв. Чистильщик понял, что сегодня у него определенно
неудачный день.
Тем же вечером в задней комнате «Кокошника» шла крупная
игра. Собственно, азартные игры в Константинополе были строжайше запрещены, и
организатор их мог поплатиться свободой… Но когда играли такие могущественные
люди, как Казанзакис, влиятельный французский полковник Арно, молодой блестящий
турецкий генерал Кераглы, – а именно эти люди сидели вокруг стола – в
таком случае власти поневоле закрывали глаза на нарушение закона.
Четвертым человеком за столом был некий Жюль Маню, элегантный
молодой человек с чересчур хорошо уложенными волосами. О нем мало кто знал
что-либо достоверно, известно было лишь, что он не стеснен в средствах, ничем
не занят, живет на широкую ногу и играет по крупной.
И сегодня игра шла очень большая. Как принято в столь
высоком кругу, на столе не высились стопки наличных денег – играли на слово, но
количество нулей в ставках к концу вечера стало таким, что у постороннего
наблюдателя закружилась бы голова.
Даже Казанзакис, один из самых богатых людей в Великом
городе, был немного бледен и нервно облизывал губы. Полковник Арно держал карты
трясущейся рукой и поминутно вытирал лоб салфеткой. Генерал Кераглы был красен
как рак, глаза его горели лихорадочным огнем. И только Жюль Маню был абсолютно
спокоен. На его невозмутимом лице играла легкая улыбка.
Пятым человеком в комнате была Гюзель. Девушка стояла за
спиной Казанзакиса и в упоении наблюдала за игрой. Атмосфера игры, риска, запах
больших денег опьяняли ее, будоражили, как напоенный электричеством
предгрозовой воздух. Глаза ее блестели, на щеках горел румянец возбуждения.
Казалось, она волнуется больше самих игроков.
Казанзакис осторожно положил свои карты на стол и с
некоторым разочарованием сказал:
– Пас!
Полковник Арно снова вытер лоб и тоже швырнул карты на
зеленое сукно. В игре остались только Маню и генерал. Генерал еще раз взглянул
на свои карты и увеличил ставку.
Маню невозмутимо кивнул и предложил раскрыться.
Генерал откинулся на спинку стула и с победным видом бросил
на стол четыре десятки. Маню все с той же невозмутимой улыбкой положил на стол
свои карты. У него было четыре валета.
На генерала страшно было смотреть. Его лицо, только что
багровое, стало бледным как мел, глаза потемнели, как окна заброшенного дома.
Маню отодвинулся от стола и спокойно промолвил:
– Жду вас завтра, генерал. Думаю, сейчас у вас таких
денег нет.
Генерал уставился на своего противника отчаянными глазами и
несвойственным боевому офицеру тихим, умоляющим голосом произнес:
– Может быть, еще одну партию?
– Нет-нет, эфенди, – француз слегка
поморщился, – отыгрываться – скверная привычка… Да мне, четно говоря, и
некогда. Благодарю вас, господа, за прекрасный вечер.