Летели щепки, воняло тухлой пороховой гарью, изнутри еще раз
стрекотнул автомат, совсем коротко — и затих. Но они еще какое-то время
решетили подлестничное пространство, невеликое, всего-то метр на два, стараясь
пройтись по всем уголкам тайника. В довершение полковник, запрыгнув на
ступеньку и сменив проворно магазин, прошелся длинной очередью по тайнику
сверху, безбожно дырявя ступеньки.
И настала тишина. В горле першило от пороховой гари, но
приходилось этим пренебречь, и Доронин, подхватив лом, уже без всякой опаски
принялся выламывать доску за доской. Уцелеть внутри после подобной обработки
мог разве что колдун, каковых до сих пор в бандформированиях как-то не
попадалось.
Слышно стало, как на первом этаже тихонечко, с подвываниями
причитают женщины, а на улице заливается ожесточенным лаем Ушастый. Доски
отлетели, Доронин посветил туда фонарем, удовлетворенно хмыкнул, скрючился в
три погибели и принялся головой вперед вытаскивать из-под лестницы постояльца.
За ним волочился автомат — ремень запутался вокруг запястья.
Воспользовавшись краткой передышкой, полковник заглянул в
комнату, где обнаружил в общем не внушавшее тревоги зрелище: опер сидел на
табурете, скорчившись и шипя сквозь зубы от боли, а Уланов ловко бинтовал ему
руку.
Судя по лицам обоих, особых трагедий ждать не следовало.
— Что там? — спросил полковник.
— Да так, — сказал Уланов, вывязывая узел. —
Средний палец орлу пулей отсекло начисто — и только. Не переживай, Витек,
будешь в столице девкам хвастать, как тебе пальчик злобный душман откусил…
— …птыть! — сдавленно прокряхтел раненый.
— Вот я и говорю, — ухмыльнулся Уланов. —
Почетное ранение.
Все здесь было в порядке.
«Если разобраться, — мельком подумал полковник,
прикрывая за собой дверь, — это как раз и есть форменное невезение. Когда
все целы-невредимы, а одному одной-единственной пулей отрывает палец. Именно
что невезение…»
Обитатель тайника смирнехонько лежал на полу лицом
вверх — правда, «лицом» эту часть тела теперь можно было именовать с
большой натяжкой, чьи-то пули припечатали так, что провести опознание по фейсу,
пожалуй, не представляется возможным.
— Посмотрите лапу, — сказал полковник,
присаживаясь на корточки.
Его поняли прекрасно: многие из тех, кто числился в розыске,
обладали приметами, не позволявшими их перепутать или не опознать. Кончиком
ножа Доронин моментально распорол левый рукав полосатой рубашки, без малейшей
брезгливости стряхнул лоскуты. Чуть пониже плеча обнаружилась мастерская
наколка: купол какой-то мечети, обрамленный затейливым восточным узором,
арабская вязь…
— Камаль, — убежденно обронил Доронин.
— Камаль, — кивнул полковник. — Посмотрите-ка
там, живенько…
Внутреннее пространство под лестницей осветили — ага,
толстенная полевая сумка, туго набитая, пластиковый пакет, в котором шуршат
бумаги. Покойный был, если можно так выразиться, скорее штабистом, чем
диверсантом, а потому держал при себе немало интересных бумаг. Жаль, что не
удалось сграбастать живым — поди возьми в таких условиях, — но
камалевский архив сам по себе вещь интересная.
Рахманин вышел во двор, еще издали махнул рукой:
— Упакуйте болезного!
Лямин с превеликой охотой отцепил с пояса наручники и
подтолкнул хозяина в спину:
— Руки назад!
Тот подчинился, но глазами сверкнул уже с неприкрытой
враждебностью, процедил:
— Кишки б вам на забор…
— Ничего, — сказал полковник почти весело. —
Ты у меня еще петь будешь как птичка соловей, длинно и старательно… Леха,
вызывай штаб и докладывай все как есть.
За несколько дней перед этим Лермонтов с кем-то из товарищей
посетил известную тогда в Петербурге ворожею, жившую у Пяти Углов и предсказавшую
смерть Пушкина от «белого человека», звали ее Александра Филипповна, почему она
и носила прозвище «Александра Македонского», после чьей-то неудачной остроты,
сопоставившей ее с Александром, сыном Филиппа Македонского. Лермонтов,
выслушав, что гадальщица сказала его товарищу, со своей стороны спросил: будет
ли он выпущен в отставку и останется ли в Петербурге? В ответ он услышал, что в
Петербурге ему вообще больше не бывать, не бывать и отставки от службы, а что
ожидает его другая отставка, «после коей уже ни о чем просить не станешь».
Лермонтов этому очень смеялся, тем более что вечером того же дня получил
отсрочку отпуска и опять возмечтал о вероятии отставки. «Уж если дают отсрочку
за отсрочкой, то и совсем выпустят», — говорил он. Но когда неожиданно
пришел приказ поэту ехать, он был сильно поражен. Припомнилось ему
предсказание. Грустное настроение стало еще заметнее, когда после прощального
ужина Лермонтов уронил кольцо, взятое у Соф. Ник. Карамзиной, и, несмотря на
поиски всего общества, из которого многие слышали, как оно катилось по паркету,
его найти не удалось.
П. А. Висковатов
Глава 8
Ночные встречи
Никаких хитрых маневров вертолет не выполнял, местность была
несложная. А опасаться обстрела с земли вроде бы не приходилось, Абу-Нидаль до
сих пор старательно соблюдал первейшее волчье правило: поблизости от логова
кровушку не цедить, вообще не светиться.
«А мы-то еще удивлялись, — подумал полковник
Рахманин, — отчего тут давненько стоит благолепие и мирная тишина,
километров на двадцать в округе ни одна вражина не проявилась, вообще не
показывалась, не говоря уж о вооруженном хамстве. Дело-то, оказывается, в том,
что у Абу-Нидаля здесь лежка старая, проверенная, надежная…»
Вертолет гасил скорость. Полковник приник к иллюминатору.
Село большое, вольготно раскинувшееся, отнюдь не бедное, даже с высоты можно
рассмотреть, что дома добротные, как на подбор, там и сям разноцветные крыши
машин проглядывают, взрослые особенного внимания на приближающийся винтокрыл не
обращают, а вот детишки и подростки, отсюда видно, немаленькой стайкой
сбегаются к околице…
А метрах в ста от околицы, в чистом поле — располага
ОМОНа. Полдюжины палаток в два аккуратных рядочка, длинная, старательно
обустроенная кухня — дощатый стол и лавки под брезентовым навесом на добротно
вкопанных столбах — и одинокий балок, резиденция командира. БТР
предусмотрительно, из здоровой бдительности, развернут носом и пулеметной
башенкой к деревне. В лучах заходящего солнца кое-где поблескивают стальные
проволочки «путанки», широким кольцом окружившей лагерь.
Часовой, конечно, остался на своем месте, у брони, торчал
бдительно с автоматом на плече, а весь наличный состав уже беспорядочной толпой
чесал к тому месту, где должен был приземлиться вертолет: десятка три
здоровенных лбов в тельняшках и милицейском камуфляже. Видно было, как они
машут руками, подпрыгивают и, судя по мимике, издают приветственные вопли. Их
хорошо проинструктировали, ребята все до одного битые и хваткие, видавшие виды,
так что играют убедительно, никаких промашек быть не должно.