Облачный атлас - читать онлайн книгу. Автор: Дэвид Митчелл cтр.№ 143

Арест Ллойда Хукса два дня назад был расценен как признание правоты нашей газеты, поддержавшей разоблачения Луизы Рей в ходе этого огромного скандала, первоначально заклейменные Уильямом Уили как «клеветнические фантазии, почерпнутые из детективных романов и ни в коей мере не достойные серьезного ответа».

Продолж. на с. 2, подробное изложение на с. 5, комментарии на с. 11

— Первая полоса! — Барт наливает Луизе кофе. — Лестер бы страшно тобой гордился.

— Он сказал бы, что я просто журналистка, выполняющая свою работу.

— Да, Луиза, именно так и сказал бы!

«Энергейт» больше не является ее сенсацией. На Суоннекке кишат репортеры, члены Сенатской комиссии, агенты ФБР, полиция округа и голливудские сценаристы. Блок «Би» законсервирован, строительство блока «Си» приостановлено.

Луиза снова достает открытку от Хавьера. На ней изображены три НЛО, делающих «горку» под Золотыми Воротами:

Привет Луиза, здесь все классно только мы теперь живем в своем доме, так что я не могу прыгать по балконам чтоб навестить друзей. Пол (это Человек-волк только мама говорит что мне нельзя больше так его называть хотя ему это типа нравится) берет меня завтра на распродажу марок, а потом я смогу выбрать какой краской хотел бы чтобы покрасили мою комнату и готовит он лучше чем мама. Не забывай обо мне только потому что ты теперь такая известная, ладно? Хави.

Еще в почте имеется пакет от Меган Сиксмит, присланный по просьбе Луизы. В нем лежат последние восемь писем Роберта Фробишера своему другу Руфусу Сиксмиту. Луиза вскрывает пакет пластиковым ножом. Вытаскивает один из пожелтевших конвертов, на почтовом штемпеле которого значится «10 октября 1931», прижимает его к носу и вдыхает. «Интересно, молекулы шато Зедельгем и рук Роберта Фробишера, дремавшие в этой бумаге сорок четыре года, — кружатся ли они теперь в моих легких, в моей крови?»

Кто может сказать?

Сиксмит,

Эйрс три дня как в постели, оглушен морфием, но кричит от боли. От треволнений и тревог у всех голова идет кругом. Доктор Эгрет предупреждает меня и И. не путать вновь обретенную Эйрсом joie de vivre [223] в музыке с подлинным здоровьем и запрещает В. Э. работать на одре болезни. У меня от доктора Эгрета мурашки по коже. Каждый раз, встречая шарлатана, хоть немного, да подозреваю: вдруг он обдумывает, как бы половчее меня обобрать?

С головой ушел в свою собственную музыку. Звучит жестоко, но когда Хендрик приходит к завтраку и говорит мне: «Не сегодня, Роберт», — я чувствую едва ли не облегчение. Прошлую ночь провел в работе над громовым аллегро для виолончели, освещаемым взрывчатыми триолями. Тишина, акцентированная опасными мышеловками. Помню, церковные часы пробили три пополуночи. «Где-то далеко ухал филин, — говорит Гекльберри Финн, — значит, кто-то умер; слышно было, как кричит козодой и воет собака, — значит, кто-то скоро умрет». [224] Вечно она меня преследует, эта фраза. Что помню дальше, так это Люсиль — она растягивала возле окна полотнища яркого света. Внизу, сказала она мне, меня ждет Морти Дондт, готовый к поездке. Думал, я сплю, но оказалось, что нет. Все лицо было словно покрыто коркой, и несколько мгновений не мог бы сказать, как меня зовут. Проворчал, что не хочу никуда ехать с Морти Дондтом, что хочу спать и что мне и без того есть чем заняться.

— Но на прошлой неделе вы договорились на сегодня! — возразила Люсиль.

Я вспомнил. Умылся, надел все свежее и побрился. Послал Люсиль за мальчиком, чтобы тот начистил мне туфли. Когда спустился к завтраку, дружелюбный торговец украшениями курил сигару и читал «Таймс».

— Не торопитесь, — сказал он мне, когда я извинился за свою медлительность. — Там, куда мы едем, никто не заметит, рано мы приехали или поздно.

Миссис Виллемс принесла мне завтрак, а за ней влетела И. Она не забыла, что это за день: вручила мне огромный букет белых роз, перевязанный черной лентой, и улыбнулась совсем как раньше.

Дондт водит темно-красный «Бугатти-ройял-41» 1927 года выпуска, [225] вот это, Сиксмит, резвая штуковина! Идет, как хорошо смазанный дьявол — до пятидесяти по щебенке, — и оборудован мощным клаксоном, на который Дондт нажимает при малейшей возможности. Чудный был день для мрачной поездки. Чем ближе к линии фронта, тем, естественно, более разоренной становится местность. За Руселаре земля все сильнее покрывается шрамоподобными кратерами, крест-накрест пересекающими полузасыпанные траншеи, и выжженными пятнами, на которых не приживаются даже сорняки. Редкие деревья, все еще видные там и сям, при касании оказываются безжизненным древесным углем. Разрозненная путаница зелени на этой земле меньше походит на природу возрожденную, нежели на природу, пораженную ложномучнистой росой. Перекрывая рев двигателя, Дондт прокричал, что фермеры все еще не решаются пахать в этих местах, опасаясь неразорвавшихся снарядов. Невозможно ехать мимо, не думая о том, как плотно лежат здесь люди. В любой момент может быть дан приказ о наступлении, и пехотинцы поднимутся из земли, отряхивая с себя порошкообразную почву. Тринадцать лет, миновавших после Перемирия, кажутся здесь столькими же часами, не больше.

Цоннебеке — это обветшалая деревушка, состоящая из наполовину отремонтированных развалин, и место кладбища Одиннадцатого полка Пятьдесят третьей бригады. В Комиссии по военным захоронениям мне сказали, что это кладбище, вероятнее всего, — именно то, где навсегда упокоился мой брат. Адриан погиб 31 июля, при наступлении на Мессине-Ридге, в самой гуще боя. Дондт высадил меня у ворот и пожелал удачи. Тактично сказал, что у него есть дело неподалеку — мы, должно быть, находились милях в пятидесяти от ближайшего ювелирного магазина, — и предоставил меня моему донкихотскому дознанию. Ворота охранял чахоточный отставник — когда не был занят ухаживанием за своим жалким огородом. Кроме того, он работал и смотрителем кладбища — подозреваю, сам себя назначил, — и порывисто протянул мне ящик для сбора пожертвований, на «содержание». Расстался с одним франком, и этот малый на сносном английском спросил, не ищу ли я кого-то конкретно, поскольку он заучил все имена наизусть. Написал ему имя своего брата, но у того чисто по-галльски опустились утлы рта, что означает: «У меня свои проблемы, у тебя — свои, а это, парень, проблема твоя».

Мне всегда казалось, что я интуитивно догадаюсь, на каком из участков, обозначенных словами «ИЗВЕСТНЫЙ БОГУ», лежит Адриан. Сияющая надпись, или кивающая сорока, или просто музыкальная уверенность — что-нибудь да приведет меня к нужному месту. Полнейшая чушь, разумеется. Надгробья бесчисленные, однообразные и выстроены как на парад. По периметру наступают спиралевидные заросли куманики. Воздух такой спертый, словно небо хочет нас запечатать. Вдоль проходов и рядов я искал могилы тех, чьи фамилии начинаются на «Ф». Адриан, скорее всего, погиб, но ведь никогда не знаешь наверняка. Военное ведомство допускает ошибки: вот эта жертва войны реальна, а вон та — результат деятельности клерков. В данном случае никто из Фробишеров на этом участке Фландрии не покоился. Ближайшим был «Фроумс, Б. У., рядовой, 2389, 18-я (Восточная) дивизия», [226] так что я возложил белые розы И. на его надгробье. Кто может сказать? Может быть, однажды вечером изнеможенный Фроумс попросил у Адриана прикурить, или они вместе съеживались под бомбежкой, или пользовались одним лезвием. Да, я сентиментальный болван и знаю об этом.