Знак Нефертити - читать онлайн книгу. Автор: Вера Колочкова cтр.№ 35

— Поздно, мам. Она уже в дороге, прямо из поезда звонила. Послезавтра вечером уже здесь будет. Надо бы встретить ее на вокзале. Сможешь?

— Господи, ну что же это такое… — не удержавшись, тоскливо произнесла она в трубку. — Только этого мне сейчас… — И, собравшись, вздохнула обреченно: — Да, конечно, Лер. Конечно, встречу.

— Мам… Ты на меня не сильно обиделась? Ну, после того разговора…

— А ты сама как думаешь, Лер, обиделась я или нет?

— Думаю, что обиделась.

— Ну а чего тогда спрашиваешь?

— Да так… Переживаю просто. Тебя жалко, себя жалко. В общем, прости, мам. Не надо было на тебя все вываливать — так сразу. Не знаю, чего меня понесло… И Гера вон то же говорит…

— А мне нет никакого дела, что по этому поводу говорит твой Гера! Хоть сейчас мне его под нос не подсовывай, умоляю тебя! И вообще — почему ты с ним наши семейные взаимоотношения обсуждаешь?

— Ладно, все, мам. А то опять поссоримся…

Короткие гудки стеной отгородили от нее Леркин голос, и она почти бросила трубку на стол, глянула на Антона страдальчески:

— Представляешь, бабушка приезжает… Опять на целый месяц, наверное… Нет, почему именно сейчас? Хоть бы через неделю…

— Мам, да чего ты, пусть! Я вообще не понимаю, почему ты приездов бабушки так боишься. Ее ж не слышно, не видно…

— Ну да. Может, тебе и не слышно, и не видно, а мне… Ладно, ты все равно не поймешь. Скажи лучше — сможешь ее послезавтра на вокзале встретить? Поезд вечером приходит, а я не могу, мне же в кафе…

— Встречу, конечно. Без проблем. Пой свои романсы. Хм, надо же… Ты — и романсы в кафе… Вообще, вообще не вяжется…

* * *

Она проснулась на рассвете будто от слезного внутреннего толчка, даже всхлипнула немного, как показалось. Открыла глаза — темно в комнате. Светящиеся стрелки настенных часов показывают без двадцати пять. И сна — ни в одном глазу… И на душе явное послевкусие от осознания — мама едет. Шевелится внутри противное осознание, ноет болью в солнечном сплетении, будоражит стыдом неприятия. Конечно, стыдом. Чем же еще. Дочь не желает в своем доме собственную мать видеть…

Ох, если бы наоборот! Как было бы хорошо, если бы все — как у других, ура, ура, мамочка едет! Ну почему, почему у нее не так, как у других? Чем она хуже? Откуда эта твердь в груди, это неприятие, это постыдное раздражение… Все не по природе, все не по-божески…

И сделать с этой каменной твердью ничего нельзя. Единственное лекарство — настроить себя на выдержку, на терпение. Вытащить наружу спасительное слово — надо. Надо маму встретить. Надо маму принять. Надо заткнуть источник раздраженных эмоций, которые, черт их дери, волнами плывут и плывут из глубины организма…

Нет, все-таки ты чудовище, Анька. Мало того что тряпка, еще и чудовище. А мама — что… Маме все твои эмоции по фигу, как Антон говорит… Лишь бы рядом оказаться, утвердиться в своем материнском праве, пошуровать любопытством в дочерней жизни… Главное, даже не предупредила, что погостить собралась. Может, она бы ей сама позвонила — в понедельник, например. Пошла бы в больницу и позвонила, и позвала, чтоб за Антоном тут приглядела… А так — последнюю обедню своим приездом испортила!

В общем, так накрутила себя, что и уснуть больше не удалось. И вставать не хотелось, ворочалась в напряжении с боку на бок, пока не зазвенело внутри злое отчаяние. Потом услышала, как заиграла музыка в комнате Антона, как он прошлепал босыми ногами сначала в туалет, потом в ванную… Затем с кем-то по телефону поговорил, коротко, деловито — «да», «нет», «конечно», понял». С кем это он, интересно, в такую рань? И вообще — надо бы встать, завтрак ему приготовить… С этой мыслью и задремала вдруг, поплыла по волнам короткого сна. Очнулась от запаха подгорающих гренков из кухни…

Соскочила с постели, накинула на себя халат, путаясь в рукавах. Так и вышла к нему на кухню, неся в себе готовенькую, с пылу с жару, утреннюю неврастению.

— Доброе утро, Антон! Ты что тут делаешь, на всю квартиру горелым пахнет!

Еще не успев оглянуться, уже втянул голову в плечи, напрягся спиной. Потом медленно повернул голову от плиты:

— Вот, гренки на завтрак хотел сделать…

— Да. Гренки — это хорошо. Я, кстати, давно у тебя не спрашивала — как в институте дела?

— Да все нормально, мам.

— Долгов по зачетам нет?

— Да откуда? Еще и самих зачетов нет, они ж в декабре будут…

— Ладно, понятно. А кто это тебе звонил с утра? Твоя Петренко, что ли?

— Это отец звонил, мам.

— Отец?! И часто ты с ним по утрам созваниваешься?

— Нет, не часто. Просто они сегодня на другую съемную квартиру переезжают, вот и просил помочь. А что, нельзя?

— А ты не груби мне, это во-первых! А во-вторых — когда это ты собрался ему помогать? Во время лекций, что ли?

— Нет. Они вечером переезжают, после пяти.

— А чего это вдруг они переезжают?

— Так понятно, чего… Таня вот-вот родит, хозяева съехать попросили, им жильцов с маленьким ребенком не надо.

— А ты, значит, ее Таней называешь, да?

— А как мне ее называть, если она — Таня?

Что-то уж совсем обидное услышалось в его нахальном ответе, будто по лицу хлестнул. Не понимает, как матери тяжело, не понимает!

— Ага. Таня, значит. Она Таня, а мать — сволочь приставучая, так?

— Мам, перестань…

— Нет, вот объясни мне, я, дура, не понимаю… Зачем ты вообще там все время пасешься? Ты не понимаешь, что своим присутствием не даешь отцу новые отношения строить? Думаешь, этой Тане приятно каждый раз тебя лицезреть, красавца такого? А ну, отойди…

Отодвинула его от плиты, ловко сняла со сковородки в тарелку гренки. Так и есть, с той стороны подгорели… Зацепила ногтями пару особо обгоревших, наклонилась, бросила в мусорное ведро.

— Садись, я тебе чаю налью… Ничего не можешь самостоятельно сделать…

Антон послушно сел за стол, терпеливо вздохнул. Этот его вздох совсем уж вывел ее из себя, ударило в солнечное сплетение с новой силой. Развернулась к нему от плиты, чувствуя, что несет, несет раздражением… И надо бы остановиться, да сил не хватает…

— Что, мать плохая, да? Мать злая? Мать хочет, чтобы ты в люди вышел, образование получил? Много от тебя мать требует, да?

— Да при чем тут мое образование, мам! Чего ты с утра завелась, честное слово!

— Мать ночами не спит, о тебе думает, а ты ей лишний раз позвонить не соизволишь? А мать потом с головой болью на работу идет? Плохая мать, да?

И выдохлась, иссякла вдруг. Поставила перед ним чашку с чаем, без сил опустилась на стул. И как последняя капля, самая горькая, ядовитая, уже другим тоном, уже почти слезным: