Отчаянная осень - читать онлайн книгу. Автор: Галина Щербакова cтр.№ 8

Ну, что ж, в сущности, очень хорошо! Для школы это полезно, а коррективы в благостную теорию внесутся жизнью.

– В главном – да, – ответила Оксана Михайловна. – У нас с вами хорошая профессия.

– Ну и слава богу, – сказал «баушка».

Из школы Оксана Михайловна, как обычно, уходила позже всех. У ворот стояли ребята. Она издали узнала Иру Полякову. Как всегда, эта девочка в центре. Рядом так выросший за это лето Миша Катаев. И Шура Одинцова с недобрыми глазами сидит на заборе, как птица на жердочке, жует длинный стебель с прилипшей землей.

– Что вы здесь делаете? – спросила Оксана Михайловна, выдергивая стебель из крепких Шуркиных зубов.

– Мы идем в цирк, – ответила Ира.

Естественно, куда же еще! Перепрыгнув через ограду, к ним бежал Саша Величко в серебристом костюме для парада-алле.

– Ух ты! – воскликнул Миша. – Какой ты блестящий!

– Давайте по-быстрому! – сказал Саша.

И все рванулись, а Саша предложил Оксане Михайловне:

– Хотите с нами?

– Ну что ты!– ответила она. – Я не… – Она хотела сказать, что не любит цирк, и он понял это и слегка пожал плечами: мол, что тут поделаешь, на вкус и цвет товарищей нет, но такое понимание с полуслова почему-то не устраивало Оксану Михайловну.

– Я не могу, – сказала она. – Видишь, я только возвращаюсь из школы. Спасибо, в другой раз.

И они разошлись.

И тут Оксану Михайловну охватило тщательно скрываемое раздражение против «баушки». Значит, мы – на реке? Да? И нам хорошо дышится, да? Пейзажи вокруг и пасторали? Свирели и цикады? Надо было ее спросить: дорогая моя, на вашей реке тонут или нет? Прямо скажите, прямо! Прыгают ли в воду с обрыва, купаются ли в омутах? Попадают ли под кили и моторы? А! То-то! Сказать вам нечего! Потому что вы сидите себе в шезлонге и покачиваете туфелькой, а страховать-то мне…

Вот дети ушли в цирк. И у них начнется циркомания. И романы с прыгающими и скачущими мальчиками. Было, все это сто раз было… Но сегодня среди них Ира Полякова. Девочка-звездочка. Просто удивительно, какой замечательный человечек… Оксана Михайловна следит за ней с первого класса…

Оксане Михайловне не понравилось, как Ира смотрела на этого Сашу Величко… Она смотрела на него, как обыкновенная влюбленная дура… Вот вам, дорогая «баушка», случай на реке! Кто полезет в воду спасать лучшую девочку города от ненужной ей любви заезжего на месяц циркача? Кто? То-то, моя дорогая!

Оксана Михайловна распалилась и помолодела от вдруг осознанной и понятой задачи.

Я вошла в кабинет, а А. С. спит. Хотела уйти, но она проснулась и говорит: «Хорошо, что это ты, а не кто другой». Другой – это Оксана. «Совсем я рухлядь», – сказала А. С. Я прошепелявила что-то жалкое. «Ты не врушка, – засмеялась А. С. – Такой и оставайся. Как мы много в жизни врем! Без надобности… Лена! Не ври детям, даже если очень захочется соврать!» «Мне пока не хочется», – сказала я. «Захочется, – печально ответила А. С. – Жизнь человеческая устроена так, что в ней масса простых, удобных, с виду очень правильных, но ложных ходов». «У меня нюх», – сказала я. А. С. закудахтала: «Ах ты, зверь лесной»...

Пришла Шура Одинцова просить справку, что она учится. А. С. стала угощать ее конфетами. Девчонка вся передернулась. Я знаю это свойство. Оно от смущения, но выглядит очень обидно, даже оскорбительно для других.

Что такое смущение? Это неуверенность в себе, Это состояние сомнения. Сомнение – это хорошо. Я уважаю сомнения. Они тоже путь из вчера в завтра.

Я не люблю и боюсь состояния неуверенности. Опять у меня одно перечеркивает другое. И это в таком маленьком факте: самолюбивая девочка передернулась. Мне Одинцова всегда была интересна. У нее привычка волочить сумку по земле. Все носят, она волочит. Очень самолюбивая, совсем, как я.

Оксана ненавидит А. С. Я никогда никого не ненавидела. Ни-ни-не-не… я не смогу это произнести…

Глядя на Оксану, я думаю о ее одиночестве. Оно у нее от несочувствующей души. Семья тут ни при чем! Можно быть одинокой женой, одиноким мужем. А. С. тоже никогда не была замужем. Сказать о ней – одинока! Я могу тоже не выйти замуж. Честно? Меня это беспокоит. Мне почти двадцать два. У меня никогда никого не было.

В этом году очень симпатичный десятый. Все так изменились за лето. Я смотрю на Иру Полякову, и мне делается беспокойно. Почему-то я думаю, как она будет стареть, Бот чушь! Но именно ее я вижу седой, в морщинах, вижу, как она медленно ходит. Такого со мной еще не было. Я пытаюсь представить других – и не могу. А красавица Ира плавится у меня в гладах. И видоизменяется.

Оксана приходила на костер. Сделала замечания. Нельзя, оказывается, сидя на траве, читать патриотические стихи. «Все-таки, – сказала, – есть некие правила, существующие испокон…» «Стихи, сидя на траве, – не тот случай», – перебила ее я, но сказала, видимо, неясно, потому что она рассердилась. «Лена! – тихо закричала она. – Не играйте в любимицу народов! Это дешево!»

Я счастлива! Если Оксана так говорит, значит, они действительно хорошо ко мне относятся. Козлятушки мои, ребятушки!

Они распределились так, Шурка смотрела на Мишку, Мишка на Иру, Ира на манеж, на Сашу, а Саша на акробатку Надю, у которой в этот день была температура. По правилам ей бы в постель, но Надя и сама упрямая, да и представление сбито так, что без нее концы с концами не сойдутся. Для открытия это никуда не годится. Надя ходила к Сашиной бабушке, Марта посмотрела на нее, подержала за руку и сказала: ничего страшного, выступишь, Саша наблюдал за Надей и видел, как она сосредоточивается, как не позволяет себе думать о температуре, как она побеждает в себе слабость и делается от этого тугой, как струна. Тронь ее сейчас – зазвенит. Иллюзионисты выступают в конце программы, и полтора часа ему нечего делать.

Все, до чего Саша додумался в своей жизни, происходило именно в первом отделении.

Ему замечательно читалось и размышлялось, когда вокруг черт знает что творилось. Люди и звери проживали перед ним два этапа своей жизни – до номера и после. И эти несколько минут были столь концентрированы и наполнены, что сравнить их можно было с концом и началом света.

Когда видишь, как человек входит в пике, как он достигает своего максимума и как потом дышит, слизывая пот с дрожащих губ, то не можешь не думать о том, что такое вообще жизнь, человек и работа, в каком они соотношении. Почему человеку надо в пике, а слону Путти это не надо?

Когда Саша был маленький, он был почемучка, и его часто гоняли, потому что больше всего вопросов он задавал людям именно перед работой. Но он ведь знал, что каждый из артистов перед выходом на манеж бывает самым, самым, самым… Он рано понял возвышающую силу вдохновения, благородство тяжелей работы, мудрость терпения… И читалось Саше хорошо в гвалте. И чем труднее была книга, тем легче она в таком гвалте читалась. Момент ли выхода на арену обострял все центры восприятия? Или было что-то в этом другое, но он садился на какой-нибудь ящик и чувствовал себя, как древний алхимик в своей лаборатории. Все шумит, звучит, потрескивает, происходит таинство – и рождается… мысль…