– Умер, что ли, кто? – И добавил: – Это бывает…
Ей хотелось ответить: «Я. Я умерла».
Потом она вдруг решила вернуться, найти мальчишку и спросить, за что он ее так ненавидит? Она вспомнила его лицо в коридоре: в нем не было ненависти.
Не было!
И тут начиналась неясность и путаница.
Оксана Михайловна, поняв, что клетки продолжают делиться несмотря ни на что, с присвистом вздохнула и стала создавать ясность. Она складывала прошедшую ситуацию из кубиков, как в детской игре: «А теперь ищем, кто у нас взял ключ?» «А кому удобнее всего было взять, как не цирку?»
Невиноватое лицо мальчика в коридоре – актерская маска. Он же сам сказал ей: «Выпускаю».
Оксана Михайловна восстанавливала себя, возрождая свою ненависть. Ничего, крепкий оказался стерженек.
Из такси вышла вполне пришедшая в себя женщина. Она твердо знала, что будет делать завтра, послезавтра и всегда. Было бы грубой ошибкой жалеть ее кому бы то ни было.
21
Ира смотрела в потолок. Мама села рядом и поцеловала ее в лоб.
– Ну? – сказала она. – Тебя так расстроил этот мальчик? Ты не переживай: вы сейчас в таком возрасте, что это почти неизбежно… Первая выпивка… Первый поцелуй… Первая любовь… Первая нелюбовь. – Мама засмеялась. – А тут все совпало? Да?
– Ничего ты не знаешь, – прошептала Ира. – Ничего!
– Совсем, совсем ничего? – засмеялась мама. – И он в тебя не влюблен? И он не из-за тебя напился?
– Я его ненавижу! – заплакала Ира.
– Пройдет! – радостно сказала мама.
– Нет! – закричала Ира. – Нет! – И, захлебываясь, торопясь, она стала рассказывать матери про сегодняшний день, про то, как бросала в нее Шурка книгами, как ее за это выгнали с уроков (так она сказала маме), и за ней пошел из солидарности этот, ну, из цирка…
– А! – сказала мама. – А!
– Что «а»? – кричала Ира. – Что? Я его тоже ненавижу!
– И это пройдет! – тихо сказала мама. – Знаешь, доченька, все-таки лучше иметь несчастливой первую любовь, чем последнюю… Сейчас ты с этим не согласишься, но хоть запомни, что я тебе сказала.
– Я тебе не сказала самого главного, – твердо сказала Ира. – Только не падай в обморок.
Мама в обморок не упала. Она принесла Ире горячего чаю и полтаблетки седуксена. Она укрыла ее теплым одеялом.
– Не говори папе, – прошептала Ира, успокоенная и счастливая оттого, что мама держит ее голову, как в детстве, когда у Иры была температура и мама поила Иру липовым чаем. Оттого, что сказанное оказалось отрезанным. От ощущения полной защиты…
– Ничего не будет? – пробормотала она, уже засыпая.
– Ничего, – сказала мама. – Спи. Я с тобой. Я всегда с тобой. И ничего не бойся.
Потом мама ушла на кухню и закурила после семнадцатилетнего перерыва. Она бросила курить, когда забеременела Ирочкой. Игорю она ничего не расскажет… Не поймет... И испугается… А мальчишка? Не болтлив ли он? Не начнет ли завтра бахвалиться? Вряд ли… Да ему и не поверят… Ирочка вне подозрений. Ни одной с ней проблемы до сегодняшнего дня не было… Ни одной…
– Ты куришь? – вскричал Игорь Николаевич, входя в кухню.
– Нет, – ответила мама. – Я выдуваю мыльные пузыри… Ну, закурила… Ну, и что? Имею право…
– У нас девочки, – почему-то с важностью сказал Игорь Николаевич.
– Большая новость, – невесело засмеялась мама.
Из дневника Лены Шубниковой
Это Оксана! Я поняла… Я вычислила по ее торжественному выражению лица. Она так нежно сказала:
– Посмотрите, цирк уезжает!
И я поняла: она сделала в десятом какую-то гадость. Я стала приставать к учителям, но те ничего не знают, кроме того, что в десятом «ненормальное возбуждение». Я спросила Оксану прямо:
– Что случилось?
Она вознесла к потолку брови и тем же нежным голосом ответила:
– В десятом? Одинцова проявила сущность… Не знаю, почему мы все так радовались, что она вернулась в школу. (Радовалась А. С.) Она ведь хулиганка…
Я узнала, что там было.
Ну что ж, дорогая Оксана Михайловна, я, кажется, уже созрела. Мне есть что вам сказать.
Я вам скажу это завтра.
Детей надо защищать, даже если они взрослые.
Sinite parbulos! Позволяйте детям быть самими собой! Не ломайте им душу! Вот что это значит…
Оксана Михайловна! Берегитесь! Иду на вы…
Я сказала Володе, что мне уже двадцать два года. Он ответил, что догонит…
Мишка видел, как стояла у ограды Шурка. Потом он видел, как пришел к ней Саша. Потом, как ловила такси Оксана Михайловна. Он не понимал, почему они оказались все вместе поздно вечером в школе. Но это ему не понравилось. Ему даже спать расхотелось, так ему это не понравилось. Ему показалось, что все они против него. И для этого они все тут. Даже Шурка, оказывается. Подруга детства! Таскается ночью с циркачом. А он что, нарочно сюда приехал, чтоб девчонки за ним бегали? Так за это можно ведь и по морде!
…В больнице его учили драться. Объясняли, что ему, плохо видящему, это необходимей, чем кому другому. Показывали приемы. Нечто сборное из самбо, дзюдо, каратэ и других видов драки. Только без нежностей и правил. «Потому что если нападают на слепого, то закон всегда будет на его стороне…»
Вообще ему хорошо объяснили права слепого. На всякий случай, вдруг ему лечение не поможет.
Сейчас в нем после пережитого у Иры, вина, бега, сонливости просыпалась какая-то грубая и слепая сила. Она разворачивала плечи, наливала мускулы, тяжелила кулаки. Хорошо бы завернуть сейчас этому Саше руку за спину и давить, давить, пока не начнет он кричать дурным голосом, а потом отпустить, и дать вздохнуть, и тут же легонько, шутя двинуть ему в солнечное сплетение.
Наверное, он тоже кое-что умеет, все-таки циркач… Но он не знает правил слепого.
Мишка даже сглотнул горько-соленую слюну, четко и ясно поняв, что ему надо делать. Не умирать же, черт возьми, когда они все живые. И разгуливают ночью и на такси разъезжают. Мишка длинно выругался, отломал гвоздистую доску от забора и пошел в ночь…
Саша вернулся в гостиницу, а в номере у них сидела худенькая измученная женщина.
– Ну, вот, один нашелся! – сказала Марта. – Значит, где-то есть и другой… Это мама Миши Катаева, – пояснила она Саше.
Саша хотел сказать, что он не видел Мишки, но женщина вся засветилась, вскочила и сказала, что, слава богу, значит, и Мишенька уже дома, она это чувствует. И пусть ее простят за беспокойство.
– Проводи, – тихо сказала Марта Саше.
Женщина стала сопротивляться, но Марта прикрикнула на нее.