— Что? — переспросила генеральша.
— Этот запах вам просто мерещится!
— Не может быть, — генеральша пыталась заглянуть
за Катю, но та передвинулась, ещё плотнее загородив прихожую.
Ну ладно, я вообще-то шла в магазин, — Недужная сдалась
и отступила, что было для неё совершенно не характерно. Она спускалась по
лестнице с растерянным видом и думала, нет ли доли правды в словах
невоспитанной жены профессора Кряквина, и не начались ли у неё, несгибаемой
генеральши Недужной, необратимые возрастные изменения.
Закрыв за соседкой дверь, Катя задумчиво проговорила:
— А ведь она знала Мурзикиных! Вот бы её разговорить! Выяснить,
какие у этих милых старичков могли быть страшные тайны! Так сказать, скелеты в
шкафу! — И она выразительно посмотрела на старый комод.
— Это мероприятие мы оставим на самый крайний
случай, — поёжилась Ирина, — если уж совсем выхода не будет. Больно
уж тяжёлый характер у твоей соседки. Одно слово — генеральша! Ладно, пока тяни
сильнее ящик!
Катя подняла руку и испуганно вскрикнула.
— Ушиблась? — испугалась Ирина.
— Опоздала! Я опаздываю на свидание к Валику! —
Последних слов было не слышно, потому что Катерина метеором проскочила в
ванную, чтобы появиться оттуда через пять минут, кое-как умывшись и полностью
одетой. Мелькнули в последний раз тюльпаны на блузке, Катька тяжело протопала
по коридору, и дверь за ней захлопнулась. От удара покачнулись африканские
маски на стенах, упало одно копьё и чучело обезьяны скроило ещё более страшную
морду.
Катя вошла в кабинет следователя Килькина и остановилась на
пороге. Следователь сегодня был без трубки и без плаща, и не лежала на ею
рабочем столе маленькая детская скрипочка, и даже усы сегодня не так бросались
в глаза. Но Катя не заметила никакой метаморфозы, она смотрела на человека,
который сидел по другую сторону стола.
Этот человек был худ и растрёпан, африканский загар
понемногу сходил, и теперь профессор Кряквин выглядел как желтушный больной.
— Валик! — вскрикнула Катя и залилась
слезами. — Ты заболел!
— Не волнуйся, Катюша, — ответил профессор, —
я здоров.
На самом деле Валентин Петрович выглядел как человек, долго
и мучительно выздоравливающий после тяжёлой болезни. Он глядел по сторонам
растерянно и вопросительно, изредка потирал лоб и ещё больше ерошил итак давно
не чёсанные волосы.
Будь на месте Кати Ирина, она бы сразу поняла, что профессор
потихоньку адаптируется, акклиматизируется и вообще привыкает к европейской
жизни. Конечно, тюрьма — не сахар, но за долгие месяцы странствий по дикой
Африке профессор, несомненно, привык к лишениям. Уже одно то, что он не
размахивает топором и не поёт жутких песен, говорит в его пользу.
Но Катя была далека от мысли наблюдать и анализировать.
Сердце её сжималось от жалости к мужу.
— Что они сделали с тобой, эти ужасные люди? —
вскричала она и грозно уставилась на следователя.
— Свидетельница Дронова, — тотчас отреагировал
он, — ведите себя прилично. Я не затем пригласил вас сегодня, чтобы вы
устраивали скандал. Побеседуйте с подозреваемым спокойно, убедите его
чистосердечно признаться в содеянном. Это поможет ему произвести хорошее
впечатление на суд и добиться уменьшения наказания…
Катя его не слушала, она взяла за руки блудного профессора и
прижала их к своей обширной груди.
— Катя, — довольно твёрдо произнёс он, — я
должен признаться…
— Ну-ка, ну-ка, — оживился Килькин, — слушаем
вас внимательно! А ты записывай, Костикова, — он сделал знак практикантке,
сидевшей в углу кабинета тихо, как лабораторная мышка.
Но супруги не обратили на его слова никакого внимания.
— Я обманул тебя, я прилетел в Петербург на день
раньше, — бормотал профессор, — я должен был так сделать, потому что…
— Потому что ты был не один, — Катерина выпустила
его руки и гордо вскинула голову.
— Да-да, я привёз с собой одну женщину, она…
Теперь уже профессор попытался взять Катю за руку.
— Это не просто женщина, это твоя жена! — Катерина
вырвала свою руку.
Следователь Килькин удивлённо хрюкнул.
— Откуда ты знаешь? — вскричал профессор.
— Я знаю все, — заявила Катерина, — ты
вторично женился при живой жене!
— Если бы я не сделал этого, меня бы принесли в жертву
кровавым Богам Западных Болот, — в отчаянии заговорил профессор, —
это, знаешь ли, не слишком приятное мероприятие.
— Если бы ты действительно любил меня, ты бы ни за что
не согласился! — упёрлась Катерина.
— Да, но жертву запекают на костре, а потом доводят до
готовности на медленном огне, равномерно поворачивая и поливая соусом из семи
трав! — восклицал её муж.
— Если бы у меня был выбор, я бы предпочла быть
приготовленной под этим самым соусом!
— И даже нашпигованной чесноком и кориандром? —
трагическим голосом воскликнул профессор.
Катя внимательно поглядела на мужа. Хоть она и любила покушать,
но запаха чеснока терпеть не могла. Она в глубине души считала, что чеснок
можно использовать только для борьбы с вампирами.
— Дорогой, — воскликнула она, — как я тебя
понимаю! Ты был поставлен перед ужасным выбором!
— Я всегда знал, что у моей жены золотое сердце! —
вскричал обрадованный профессор.
У которой? — тут же сварливо спросила Катерина, и
улыбка сбежала с её лица, как неверное солнышко скрывается за тучами вроде бы в
погожий летний денёк. — Какую жену ты имеешь в виду?
— Тебя, конечно, — брякнул простодушный профессор.
— А тогда позволь тебя спросить, за каким чёртом ты
притащил сюда свою вторую жену? На кой она тебе тут сдалась? И хотела тебя
спросить — ты уже продумал, как мы с твоей новой женой будем делить семейные
обязанности? Многоженец несчастный! — выкрикнула Катя на грани истерики.
— Понимаешь, если бы я оставил её там, тогда её бы
обязательно принесли в жертву кровавым Богам Западных Болот и нашпиговали
чесноком и кориандром! Так они традиционно поступают с женщиной, которую отверг
муж. Я не мог этого допустить!
— Валик, — Катерина снова залилась слезами, —
я всегда знала, что ты ужасно благородный!
Следователь Килькин, внимательно прислушивающийся к
разговору супругов, понял, что беседа пошла по кругу.
— Я извиняюсь, — решительно вклинился он, —
но как же будет насчёт чистосердечного признания? Вы бы, Катерина Михайловна,
уговорили мужа, а то время дорого…
— Отвали, — рявкнула Катерина, — дай с мужем
по-человечески поговорить! Мы с ним так давно не виделись! Вон на скрипочке
пока поиграй, если делать нечего! И нечего на меня пялиться, ничего тебе здесь
не обломится!