Визит нестарой дамы - читать онлайн книгу. Автор: Мария Арбатова cтр.№ 49

– Аферист!

– Почему? Знаешь, как я их качественно порол! Ко мне в очереди стояли! Мне писали любовные письма, замуж звали. И все богатенькие…

– Неужели профессорша тебя не расколола?

– Меня? Да я же Качалов, Мочалов и Сара Бернар. Ты, что ли, меня расколола? Ей сообщили. Она вторую зарплату в ФБР получала, стучала, у кого какие прихоти.

– Фу, какая гадость…

– Я сначала тоже так думал, а потом понял, что это классно – готовая картотека насильников, они ведь сегодня хотят, чтоб их шлепали, а завтра идут детей насиловать… За ними глаз да глаз.

– И что же она сделала, когда ей тебя раскрыли?

– Приехала ко мне – в дверь кулаками! Ты – подонок, я тебе поверила! Мой опыт, моя профессия, ну, в общем, сорок бочек арестантов. Вижу, человека обидел, да еще зарплата накрывается, я – ход конем. Лучший способ обороны – серпом по яйцам. Подхожу к стене, закрываю лицо руками, в голос побольше обертонов и вперед: «Я знал, что на этой планете никто не примет меня, трансвестита, ни родители, ни друзья, ни лучшие психиатры мира! Я уже покинул родину! Мне остается только покинуть этот мир, истязающий нежную женскую душу в уродливом мужском теле! Почему я не покончил с собой тогда? Почему я не довел это до конца тогда? Теперь меня ничто не остановит!» И тычу ей шрам на венах. Помнишь, я в десятом классе с Тихоней на две бутылки водки поспорил, что разрез сделаю? Кстати, он мне водку так и не отдал!

– А она?

– Она сразу утешать, фрейдировать, восьмерки писать. Короче, зарплату прибавила и считает, что я ей обеспечиваю место в раю.

– Ну, ты нашел себя… Русский герой на рандеву!

– Мамы всякие нужны, мамы всякие важны.

– А меня побить плетью сможешь?

– Если попросишь… И заплатишь! Хотя, пожалуй, нет… не получится. Хирурги не оперируют родственников. У профессиональных художников не стоит на натуру!

– А Пигмалион?

– Это не я бью, это моя сестра Дин. И уж очень они меня достали за годы жизни в Нью-Йорке, я все сдерживался, сдерживался, чтоб не начать их бить, и вот подфартило. Помнишь, кто сказал, что на смену культу личности приходит время без личностей?

– Пастернак.

– Правильно. Там это время уже пришло… Понимаешь, у них индивидуальное «я» еще в роддоме уничтожают, до сих пор не понимаю, как это получается. У них вообще потребность стать автоматами, идентичными другим автоматам, чтоб ни чувства одиночества, ни тревожности, чтоб ничего человеческого. Понимаешь, когда американ говорит, что у него есть проблемы, это может означать, что его не избрали в президенты, или у него не получилось оттрахать бабу, или пуговица оторвалась. Понимаешь, там понятие проблем не приоритетно или приоритетно по схеме. Понимаешь? Я заколебался жить среди них. Но вы еще хуже! Заметь, я очень несчастен, но совершенно не злоупотребляю этим. – Он сделал небрежное лицо.

– Ну да? – хихикнула я.

– Я хамоват, талантлив, одинок, спесив, лжив, нездоров психически, фальшив, скандален, плохо понимаю границы самого себя и приехал восстанавливать их с помощью страны, которую я ненавижу. Я отстоял права собственной личности и утратил личность, это банально, как кленовый сироп и килька в томате! Поняла?

– Нет, – сказала я. Пусть сам все связывает в цепочки и проговаривает. Если ему это не надо, то мне тем более.

– У тебя кожа стала как у бегемотихи.

А ты думал, я так и сижу «на Путивле-стене причитаючи».

– А я и есть бегемотиха.

– Ты бегемотиха в свою пользу. – Глаза стали злые-злые под линзами.

– Имею право, – гордо сказала я.

– Не имеешь!

– Почему?

– Потому что мне плохо.

– Тебе не плохо, тебе обидно, что ты семь лет выбросил коту под хвост. Если б мы все за это время сдохли, это бы имело смысл. А так тебе нечего будет снимать на твою скрытую камеру.

– Жизнь – это пожар в театре, как говорил классик. Все ищут выход, и никто его не находит, все давят друг друга. Горе тому, кто упадет, его растопчут. Я по крайней мере не дал растоптать себя в Америке!

– Кто ж тебя растопчет с такой дефицитной профессией? До палача, конечно, не дотягиваешь, но от мамы-учительницы высоко оторвался!

Он глянул на меня с ненавистью и переменил тему:

– Мало времени. Если ты не будешь помогать, я рискую не успеть приготовиться к ужину!

– Тогда я пойду к Аське спать.

– Баба с возу – кобыле легче, – сказал он вслед.

– Губы поровней накрась, гомик чертов! – ответила я.

У Аськи в хате было «все как у людей». Ей сильно хотелось «красивой жизни», и сейчас казалось, что она этой «красивой жизни» уже пудрит носы и стрижет сеченые концы волос, еще немного, и попадет внутрь по полной программе. Аськина однокомнатная квартира пыталась изобразить из себя спальню, гостиную и детскую одновременно, отчего была похожа на человечка с огромной головой, массивными ступнями, мощными кулаками и крохотным символическим туловищем.

Я упала на двуспальную арабскую кровать, центрирующую дом вокруг себя. На тумбочке, набитой порнушными видеокассетами и учебниками для шестого класса, стоял миниатюрный фонтан, который Аська подглядела в шикарной жизни попсовиков, а возле кресла-кровати в коробочке, обклеенной вкладышами для жвачки, шуршал хомячок.

Я подумала, как хорошо, как уютно должно быть Аське, у которой косметика в ящиках перемешана с яркими пластмассками «лего», новый дорогой бюстгальтер за стеклом лежит в целлофане посреди бутылок и фужеров. И впереди понятные «поднять ребенка, найти мужика да заработать денег», а там глядишь – и «жизнь удалась». А тут лежишь, как куча, на чужой кровати, а в твоей квартире одноклассник в платье расставляет на столе чужой сервиз, чтобы снимать скрытой камерой, как будут жрать самые дорогие для него люди.

Каким же кайфом для меня было официально объявить Димке о сбрасывании псевдоответственности за него. Я даже подумала, каким заслоном такой тип связи отгораживает от вопроса «кто я такой?». Опекаемый понимает, хорош он или дурен, все на совести опекающего. А уж опекающему и подавно некогда про это подумать, у него на знамени одна надпись: «Все на мне!» Мы сливаемся в дружбы и компании, чтобы затерять, припрятать себя – подальше положишь, поближе возьмешь! «На фоне Пушкина! И птичка вылетает!»

Как понятны бабы, прикрывшиеся возней по кухне и детскими болезнями, чтоб никогда не спросить с себя за профессиональную и личностную несостоятельность. И какая немыслимая работа – завести внутреннюю ответственность не за кого-то или весь мир, а за себя самое. Как Димка, один, с отключенным телефоном и вечно меняемым адресом… Хотя, с другой стороны, вернулся со старыми показателями.

В дверь позвонили. На пороге стоял Димка, в хламиде и фартуке поверх нее.