Фантазии женщины средних лет - читать онлайн книгу. Автор: Анатолий Тосс cтр.№ 40

«Наверное, ты прав, – написала я в ответ, а потом еще через несколько писем добавила:

– Ты наверняка прав. Ты стал в моей жизни самым важным человеком и навсегда останешься в ней. Ты определил ее и никогда из нее не исчезнешь, что бы ни случилось с нами, со мной. Я и в обратном уверена: я тоже всегда буду в твоей жизни, всегда, несмотря ни на что».

«Так и будет», – согласился Стив.

Постепенно наши письма стали раздвигать рамки обыденных тем, сначала медленно, осторожно, а потом резко, навалом и сразу превратили их в труху, в ничто. Все началось с того, что Стив описал свой визит к проститутке, описал во всех подробных деталях, более того, образно, ярко. Конечно, мне было тяжело читать, даже больно, но потом я сказала себе, что жизнь есть жизнь, мы не виделись два с половиной года, и он прав, нам надо быть предельно откровенными друг с другом. Потому что именно откровенность сближает. После этого в другом письме Стив попросил:

«Напиши мне, кто за тобой сейчас ухаживает».

И я описала, хотя не так, как он, а более сдержанно.

«Подробнее», – попросил он в следующем письме.

«Подробнее что?» – спросила я.

«Все. Расскажи мне все в подробностях. Во всех подробностях».

И я рассказала. Мне даже сложно объяснить, что я чувствовала, я действительно очищалась, как на исповеди, и чем честнее, чем откровеннее я была в своих описаниях, тем больше сбрасывала с себя тяжести, тем легче и спокойнее становилась. Мне казалось, что я пишу дневник, а не письмо, казалось, что только для себя самой, ничего не утаивая. Единственная разница заключалась в том, что дневник мой умел мне отвечать, подробно и умно.

Поразительно, но наши ощущения со Стивом сливались все чаще. Он признавался, что тоже, как и я, испытывает неизвестное ему прежде почти физическое удовольствие от нашей исповедальной переписки.

«Знаешь, Джеки, – писал он, – я долго думал, почему у меня такая странная, кому-то покажется, извращенная потребность все тебе рассказывать. И я наконец понял. Мы уже не можем изменить друг другу. Мы вышли за пределы, в которых находится измена, для нас уже не существует такого понятия. Наша любовь поднялась над всеми условностями, в ней есть только чистота и преданность, и ничто не сможет их ни опошлить, ни оскорбить. Единственная угроза – это скрытность, и поэтому, чтобы избежать ее, я должен научиться полностью раскрываться, только так я смогу приблизить тебя еще ближе, неестественно близко, просто растворить тебя в себе. Чтобы уже невозможно было отличить, где ты, а где я. Ведь ничего не может быть выше!»

Стив был прав, и я была с ним откровенна, как с собой. Хотя рассказывать особенно было нечего: те несколько мужчин, с которыми за два с половиной года флорентийской жизни я встречалась, так, по сути, ничего в нее и не привнесли. Видимо, я постоянно сравнивала этих итальянских ребят со все еще не исчезнувшим, а наоборот, так близко, подкожно щемящим прошлым, и никто из них не выдерживал сравнения.

Я даже не понимала, зачем я встречаюсь с ними, настолько была очевидна обреченность продолжения. Можно было спорить о сроке – неделя, месяц или три? – но не больше. Я писала об этом Стиву, описывая каждого своего нового приятеля, пытаясь найти в каждом что-нибудь необычное, но ничего необычного не было, даже в сексе.

Я прикладывала к письмам рисунки, я даже сделала несколько эротических набросков, я старалась, чтобы Стив узнал в них меня, но я не хотела примешивать фантазию, я изображала лишь то, что происходило, ничего больше. Но то, что происходило, отдавало скукой, и рассказывать было нечего, мне даже показалось по ответным письмам, что Стив разочарован моей итальянской простотой.

Однажды в феврале Джонатан заехал ко мне, как всегда, неожиданно, впопыхах, без звонка. Я сидела одна в своей маленькой уютной квартирке, я уже давно снимала ее, и читала архитектурный журнал, одновременно пытаясь сообразить, куда бы мне выбраться. Я ничего не могла придумать, с последним своим итальянским мальчиком я рассталась месяца три назад и с тех пор ни с кем не встречалась, избегая еще одной заведомой неудачи.

Так что Джонни пришел как раз вовремя, я налила ему смородиновой граппы, я знала, он любил именно смородиновую, он быстро выпил, и я налила снова.

– Ну давай собирайся, поехали, – сказал он, и, хотя мне было абсолютно все равно куда, все же спросила:

– Куда собираться?

– Едем в театр. – Он ходил по комнате, осматриваясь, как бы проверяя, все ли на месте. – У меня пригласительные на премьеру, заедем еще за…

– он назвал пару имен, я знала их, – и прямо в театр.

«Он моя лучшая подружка, – подумала я, – самая верная и бескорыстная, он всегда оказывается рядом, когда я нуждаюсь в нем».

– Поехали. Только дай мне минут десять-пятнадцать, я быстро.

– Давай, мы и так уже опаздываем.

Джонатан встал, подошел к буфету и снова налил себе граппы, потом удобно уселся в кресло.

– А что за спектакль? – крикнула я из спальни.

– Какая тебе разница? – Ему тоже приходилось кричать. – Премьера какая-то.

– Ты театрал, однако. Даже названия не знаешь. – Я уже натянула платье и теперь стояла у зеркала.

– Да ладно. Разве в названии дело. – Он замолчал, и я поняла по продолжительности паузы, что он отпивает из бокала. – Дело даже не в спектакле. Там у них в театре вечеринка после спектакля ожидается по поводу этой премьеры. – Он снова замолчал.

– Ну? – крикнула я, подгоняя его.

– Что ну?

– А мы тут при чем?

– Как при чем? Нас как раз вечеринка и интересует. Будут разные люди, которых я хочу увидеть.

Я взяла сумочку и вышла в гостиную, стуча по паркету каблучками. Джонни посмотрел на меня изучающе, как всегда немного насмешливо, но я привыкла.

– Я все же не прав, – сказал он, поднимаясь с кресла. Я удивленно подняла брови. – Ты несомненный источник удовольствия, и я не прав, что не использую его. Не утоляю, так сказать, жажды.

Я улыбнулась, я хотела ответить в том же духе, что-нибудь про видимое отсутствие у него жажды, но не нашлась. Только спускаясь с лестницы, я придумала ответ, но он уже говорил о чем-то другом, и получилось бы невпопад.

Мы сидели в первом ряду. Зал со зрителями, их ерзаньем, покашливанием, шепотом оставался далеко за спиной и как бы не существовал вовсе. Помещение оказалось небольшим, и наши кресла находились на расстоянии метров двух от сцены, не больше. Артисты были так непривычно близко, что можно было буквально вытянуть руку и дотронуться, я не только видела их глаза и чувствовала энергию их движений, я даже слышала запахи их тел. От этого, наверное, мне казалось, что играют они только для меня, что ни сзади, ни рядом со мной никого нет, только я и они, я даже ловила их взгляды, они втягивали меня в действие. Это волшебное ощущение близости к лицедейству было настолько завораживающим, что я и вправду забыла, что существует другая, реальная жизнь. Та, которая происходила перед моими глазами, настолько поглотила меня, что я могла бы подняться на сцену и сразу, без подготовки, даже не зная действия, стать частью его. Я выгнулась и подалась вперед, почти не дыша, боясь упустить, потерять движение, взгляд, вздох, я еще никогда не была так напряженно внимательна, и они, мои собратья на сцене, чувствуя мою искренность, теперь обращались только и именно ко мне.