Второе дыхание - читать онлайн книгу. Автор: Мария Метлицкая cтр.№ 14

Эля почувствовала, как у нее слабеют ноги. Она села на диван и резким движением откинула волосы с лица. Глупость какая-то, глупейшее кино, ей-богу! Ну это надо! Этот почти влюбленный мальчик – сын Наташи и Эдика!

Она встала и быстро заходила по комнате. Зачем, зачем судьба послала ей эту встречу? Ведь ничего в жизни не бывает просто так – она была в этом уверена.

Хороший мальчик, прекрасный мальчик. А если так: позвонить ему сегодня, провести с ним вечер, он не откажется. А дальше – ну, понятно, что будет дальше. Задержаться еще на пару недель. Сделать так, чтобы он совсем потерял голову. Дать ему надежду. Уехать. Не звонить ему. Держать на коротком поводке. Приехать опять. Бросить его резко и жестко. Чтобы он страдал. Чтобы, видя его страдания, страдала его мать. Или, может, так: сказать завтра Максу, что мальчик прокололся, и не один раз. Макс – человек осторожный, болтунов не потерпит. Попрет с фирмы в два счета. И останется «надежда и гордость» матери на улице без штанов. А сейчас, в кризис, с работой ой как непросто. И будет матушка с двойным усердием сажать петрушку и морковь на своих восьми сотках. Вариантов множество. Выбирай любой. А можно придумать что-нибудь поизощреннее. Например, у нас большая любовь и планы на дальнейшую жизнь. И я очень хочу познакомиться с твоей мамой, мальчик. С той женщиной, которая дала мне такое счастье.

И она откроет дверь машины и ступит изящными ножками в английских туфлях за семьсот долларов на территорию своей бывшей подруги. И увидит ее, располневшую, в ситцевом халате, с плохой стрижкой и неухоженными руками. И ее лицо, полное ужаса и отчаяния. Все. Точка. Потом она сможет жить дальше. Все справедливо. Бог не Тимошка. Каждому по заслугам. Получите свою порцию. Я уже свое отстрадала – будьте любезны, теперь ваша очередь.

Она села в кресло и закурила.

Мальчика, конечно, жалко, он ни в чем не виноват. А она была тогда виновата? Когда любила, когда верила лучшей подруге? Столько лет внутри живет боль. Боль и обида. Ничего никуда не делось, не испарилось. Только на время притихло чуть-чуть, затаилось.

В общем, вариантов множество. Выбирай любой. Ты же умная девочка. Ну, что больше тебя утешит?

Она легла в кровать и поняла, что безумно устала. Так она не уставала уже давно. Она долго лежала на спине и смотрела в потолок.

Потом словно стряхнула с себя оцепенение, потянулась за телефоном и набрала номер.

– Макс, – сказала она. – Послушай, Макс. Что-то мне нездоровится. Ты не мог бы приехать ко мне завтра на ланч? Мы с тобой посмотрим условия и все обговорим. Нет, в офис я не поеду. Уж сделай милость, приезжай сам. Да, и закажи мне билет на вторник. Да, на вторник. Не волнуйся, все успеем. Я отвечаю за свои слова. Просто в Нью-Йорке у меня появились неотложные дела. И потом, я все посмотрела, подарки купила. Спасибо, Макс.

Она устало повесила трубку, потом встала, умылась холодной водой и долго стояла в ванной и смотрела на себя в зеркало.

Подошла к окну, раздернула плотные, тяжелые шторы. За окном и не думал утихать прекрасный и сумасшедший город, который, как всегда, приносил ей одни неприятности.

Город, который она так и не смогла полюбить.

– Ну, что, незадачливый мой, как прошел день? Плодотворно?

Он ее ненавидел в эти минуты. Боже, как он ее ненавидел! У нее вообще был набор прилагательных, от которых ему становилось тошно. Например, когда он говорил что-то смешное, она называла его потешным. Ему не хотелось быть ни незадачливым, ни потешным.

Ему, разумеется, хотелось быть сильным, смелым, великодушным, ловким, остроумным. И еще любимым.

Отец все сразу про них понял еще тогда, в восьмидесятом. Он сказал ему:

– Перекусит она тебя, Серега. Пополам. Не смотри, что зубки мелкие.

Он отмахнулся:

– Ну что ты, бать!

Тихая, спокойная, милая девочка. Из профессорской семьи. Такая тоненькая и хрупкая, что ее хотелось прикрыть, защитить, спасти – от суровых будней и житейских бурь.

Мать, правда, была на ее стороне. Еще бы! После того, как старший брат привез из Молдавии горластую бабу с двумя детьми и задом пятьдесят восьмого размера. А тут она, Ленка. Москвичка, театралка. Медицинский с красным дипломом.

Мать ею гордилась. Впрочем, что мать! Он тоже гордился: в двадцать шесть – кандидатская, в тридцать пять – докторская. В сорок – профессор. Замдекана. Еще умудрилась и дочку родить. Честь и хвала.

В начале семейной жизни пыталась заниматься хозяйством. Ничего не получалось: пирог горел, щи перекипали, котлеты внутри оказывались сырыми. Она расстраивалась, плакала. А он смеялся:

– Ну, ты же не можешь делать все на «пять».

Она злилась. Вечный синдром отличницы. А однажды сказала:

– Может, ты сам? Не могу же я все одна. В конце концов, деньги зарабатывает тот, кто умеет.

Он тогда обиделся страшно. Разве он не помогал? Таскал Машку на загривке в сад с утра и забирал вечером. Приносил продукты. Мыл полы, купал дочку в ванной. А теперь его гонят к плите. Сначала обиделся, а потом подумал: а ведь она права. Домой приходит не раньше девяти. Усталая, замученная. Тогда он ее еще здорово жалел.

По телефону мать подробно делилась опытом.

– Ничего не пропусти, – говорила она. – Кухня любит внимание.

Он записывал: свеклу соломкой, туда две ложки сахара и выжать лимон. Сварил первый раз борщ – ничего, между прочим, получился. Она съела и усмехнулась:

– Ну вот, можешь, когда захочешь!

В девяносто первом его институт прикрыли – поменялся директор, и новый, со стороны, начал усиленно сдавать в аренду помещения. Многие коллеги там и остались – кто-то торговал бусами, кто-то книгами, а кто-то утюгами.

А он ушел. Не мог на все это смотреть. На душе было погано. Попробовал с братом в его бизнесе. Перестал спать ночами – белый нал, черный нал, рэкет, авизо… С братом начали портиться отношения.

Позвал друг – тоже в бизнес. Дела вроде шли неплохо, но как только стали появляться деньги, он понял, что его «имеют». И ушел.

Года два был без работы. Потом встретил школьного приятеля – тот собирался открывать свой магазин. Позвал директором. Продержался полгода – понял, что революцию затевать смысла нет, а смотреть на все это… Переклеенные бирки на просроченных продуктах, смена сортности, усушки, утруски… Гадость, в общем. Конечно, ушел.

Три месяца лежал на диване. Она подходила вплотную и смотрела на него. Потом тяжело вздыхала, говорила: «Ну, ну» – и выходила из комнаты. Вот тогда они и перестали спать в одной постели. Спала она теперь на диванчике в кабинете.

– Мне там удобней, – говорила она. – Я же сижу допоздна.

Он заходил в кабинет и видел, как она спит, неудобно свернувшись на узком диване, и ее нога свешивается на пол. Он укрывал ее пледом, поправлял подушку, выключал компьютер и гасил свет. И до слез жалел и ее, и себя.