* * *
У Марка Твена есть рассказ: забавная такая рождественская
история — как один врач помог больному бродячему псу. На следующий день пес
вернулся к дому врача, но не один: привел с собой другого пса, тоже больного.
Врач умилился собачьей дружбе и второго пса тоже вылечил. Через день возле дома
сидели уже три собачки: врач больше не умилялся, но лечил. Так продолжалось
довольно долго: собаки все прибывали, а врач тихо сатанел. В один прекрасный
день он взял ружье и перестрелял всю собачью компанию, явившуюся к дверям его
дома. Мораль: доброе дело никогда не остается безнаказанным.
Я вспомнила эту историю, потому что нечто подобное произошло
со мной: я тоже имела глупость сделать доброе дело. Строго говоря, это не было
добрым делом в том смысле, которое обычно вкладывают в данное словосочетание:
вообще-то я выполняла свой долг, так мне тогда казалось. Мне и сейчас так
кажется, несмотря да то, что последовало за этим.
Я, как и герой Марка Твена, по профессии врач, хирург,
работала в областной больнице. В ту ночь я уже давно закончила дежурство, но
домой не поехала. Обстоятельства сложились так, что пришлось задержаться,
причем надолго.
Дежурство выдалось хлопотное, я едва стояла на ногах и
мечтала о том, как приду домой, встану под теплый душ, а потом завалюсь спать.
На сутки, не меньше. Конечно, целые сутки мне ни за что не проспать, сплю я
вообще мало, но мысль об отдыхе в тот момент согревала душу.
Я выпила стакан крепкого чая и перевела взгляд на часы, они
показывали половину седьмого.
— Кто-нибудь займется этими проклятыми часами? —
нахмурившись, задала я вопрос, разумеется, риторический. В ординаторской нас
было трое: я, моя подруга Наташка, тоже врач, именно благодаря ей в ту ночь я
все еще мыкалась в больнице, и медбрат Володя, которого в отделении уже лет
пять звали просто Брат.
— Батарейки летят, менять не успеваю, — ответил
Володя. Мужчина он крупный, медлительный и веселый. — Были часы
механические, кому помешали? А эти… — он презрительно махнул рукой.
Пошарив на столе, под ворохом бумаг, я обнаружила свои часы,
взглянула на циферблат и присвистнула:
— Пора отчаливать.
Наташка слабо шевельнулась в кресле.
— Может, поспишь часок здесь, а потом поедешь?
— Нет уж, — заявила я. — О спокойном сне в
этом заведении мечтать не приходится, а добраться до родного жилья я способна
на автопилоте.
— Выспись как следует, — проявила заботу подружка,
я согласно кивнула и направилась к двери. Наталья побрела за мной.
— Ты в воскресенье за Панькова дежуришь, —
сообщила она. — Помнишь? — Я вздохнула. Конечно, я помнила, как и то,
что сегодня пятница, точнее, уже суббота, потому отдохнуть, как задумала, опять
не удастся.
Мы покинули отделение и через приемный покой вышли из
больницы. Было темно, ветрено и оттого неприютно. Наташка поежилась:
— Темень какая, хоть глаз выколи. Давай, до
воскресенья…
Мы расцеловались, я направилась к стоянке, где была моя
машина, а Наталья осталась возле освещенного подъезда, ждать, когда я отъеду и
махну рукой на прощание. Года три назад на этой самой стоянке пытались ограбить
нашего главврача, с тех пор весь персонал больницы испытывает обоснованные
опасения, и мы привыкли провожать друг друга.
Сейчас здесь стояло всего три машины: мой «жигуленок»,
«Запорожец» медбрата и шикарная «Ауди» Вовки Звягинцева из гинекологии. Поговаривали,
что ему досталась богатая невеста. Везет же людям, мне вот достаются только
тяжелые больные.
Я отперла машину, в душе надеясь, что она заведется хотя бы
с пятой попытки — аккумулятор давным-давно пора менять. Но если я куплю новый,
то в отпуск вряд ли уеду дальше Наташкиной Снегиревки, а мне хотелось на юг. Я
вздохнула, повернула ключ, мысленно канюча: будь человеком. Машина завелась с
первого раза, я удивилась, а надо бы насторожиться: с чего бы это коварной
богине удачи проявлять обо мне такую заботу?
Я выехала со стоянки, махнула Наташке рукой в открытое окно,
прикидывая, какую избрать дорогу. Дело в том, что областная больница, в которой
я работаю, расположена за чертой города в лесном массиве. Сюда можно добраться
рейсовыми автобусами и троллейбусом, но они ходят редко и как-то неохотно.
Есть, правда, маршрутные такси, эти снуют веселее. По шоссе до города
километров пять, но существует еще дорога, через лес, напрямую. Она значительно
короче, но и несравненно хуже. То есть дорогой она зовется совершенно
незаслуженно. Наташка именует ее ослиной тропой, имея в виду меня, как
единственного, с ее точки зрения, осла, способного гробить здесь свою машину.
По-моему, никто другой из персонала больницы проехать здесь даже не пытался.
Подружка утверждает, что я принципиальный противник проторенных дорог, это не
так, но если есть шанс сократить путь, я всегда его использую.
Я притормозила на развилке, прикидывая, какую дорогу избрать
сейчас. Короткая предпочтительней, но три дня назад там образовалась здоровая
лужа, понадобился бы катер, чтобы пересечь ее. Я с большим трудом смогла ее
объехать: на двух колесах вплотную к деревьям. Повторить этот маневр в темноте
мне вряд ли удастся. С другой стороны, дни стоят жаркие, и лужа могла обмелеть.
Переключив фары на дальний свет, я свернула вправо и оказалась в лесу. Темень
была такая, что мороз по коже, несмотря на духоту.
Будет гроза, решила я, до конца открыв окно, и подумала о
луже: после хорошего дождя здесь точно не проедешь. Придется пользоваться
шоссе, очень оживленным, с постом ГАИ в полукилометре от поворота к больнице.
Местные стражи порядка на дорогах хорошо меня знают, частенько останавливают за
превышение скорости, правда, до сих пор ни разу не оштрафовали: как-то,
рассвирепев, я пообещала, что, если кто-нибудь из них попадет в мои руки, живым
не выпущу. Не знаю, действительно ли они восприняли мою угрозу всерьез, но с
тех пор вредничать — вредничали, но расходились мы всегда по-доброму. Наш
человек мудр и помнит: все под Богом.
Однако лишний раз встречаться с ними особого желания не
было, а потому дождь был бы весьма некстати, тем более что, по моим приметам,
если дождь, то сразу и холод, а я в отпуск собираюсь. Размышляя таким образом,
я высматривала лужу, она где-то посередине пути, то есть вот-вот появится. Я
ехала не спеша, осторожно, и, честно говоря, начала клевать носом, так что,
если бы не лужа, я вряд ли бы его заметила. Но лужа беспокоила меня, и глаза я
время от времени продирала. В той луже я его и увидела.