Звуки, точно печальные и в своей печали
обиженные тонкие стрелы, обожжённые страстным огнем солнца и знающие, куда
точно попасть, чтобы задеть потаенные струны человеческой души, взмыли вверх,
ударились о потолок, пробили его, в мгновении ока оказались в небе, проделав
дырки в облаках, а после так же стремительно вернулись, чтобы зависнув над
слушателями, метко войти острыми наконечниками им в души.
- Здорово, да? Бетховен написал ее, когда стал
очень плохо слышать, - с долей благоговения перед великим композитором, сказала
Марта, подумав мимолетом, что если бы невидимый исполнитель играл "Сонату
N 17" на отлично настроенном фортепиано в месте с отличной акустикой,
перед этим порепетируя, то наверняка бы смог сорвать не только аплодисменты
зала, но и многозначно-удивленные кивки лучших профессоров консерватории,
которые, надо сказать, не часто позволяли себе открытую похвальбу.
- Потом он оглох полностью, но продолжал писать
великие вещи...
- Ничего себе, он и правда, невероятный, -
поразилась Ника.
Саша тоже это услышал и внимательно посмотрел
на длинноволосую девушку, как будто бы проверяя - а не лжет ли она? Способен ли
глухой человек написать музыку, которая будет цениться выше, чем многие
сокровища, спустя триста лет после смерти ее создателя?
В это время "Соната N 17" плавно
переросла в еще одну, хорошо знакомую многим по фильму "Амели"
мелодию, написанную композитором Яном Тирсеном. Трогательные звуки, облетев
каждого, кто внимал им, плавно влетели в сердца и нежно обвили их розовой
шелковой лентой с темно-шоколадными узорами по краю.
Марта, счастливая до не сходящей улыбки на
лице, со вкусом втянула в себя воздух - так, как будто бы в нем летал легкий,
непринужденный, но стойкий аромат музыки, и она способна была почувствовать
его.
Когда эти трое оказались неподалеку от выхода и
толпы, Марта, наконец, смогла разглядеть музыканта. К ее недоверию и даже
какой-то обиде, им оказалась ненавистная Юля. Девушка, склонив красно-бордовую
голову с короткой стрижкой, самозабвенно играла на синтезаторе уже третью
мелодию - легкую, изящную, похожую на игру залетного ветра с южными теплыми
волнами и нежно-желтым песком, в котором так приятно греть уставшие от долгой
ходьбы до пляжа или холодные после купания ноги. Электронное звучание
совершенно не портило ее и придавало своеобразный шарм, и казалось, что каждый
раз, когда ее пальцы касаются синтезатора, вверх взмывает золотой песок,
превращаясь в воздухе в бабочек. Пальцы обеих рук Юлии умело и быстро бегали по
клавишам, изредка касались многочисленных регуляторов и кнопок, крутили
какие-то колесики, на секунду зависали в воздухе и вновь опускались на
синтезатор - так же осторожно, как порхающие со цветка на цветок бабочки. Но
при этом самым чудесным образом пальцы Юли не забывали извлекать из инструмента
ладные стройные звуки. И людям вокруг это очень и очень нравилось.
Нике было странно видеть, как всего лишь
какие-то взмахи рук и их легкие прикосновения к клавиатуре синтезатора приводят
к тому, чтобы создавался такой восхитительный звук. Марта, по ее мнению, тоже
делала нечто подобное со своей скрипкой. Вытворяла какие-то чудесатые чудеса.
- Вот блин, - выругалась Карлова-младшая, глядя
на увлеченно играющую Крестову. Она и не думала застать ее тут, в магазине!
- Ты чего?
- Это она, - пожаловалась Марта. - Даже видеть
ее не могу.
Словно слыша ее слова, Крестова подняла голову
и встретилась взглядом с Карловой. Та демонстративно отвернулась, а Юля поняла,
что заигралась на синтезаторе, потеряла счет времени и совершила ошибку. Хотя,
с другой стороны, что такого, что она, музыкант, приехала в этот магазин?
Марат, кстати, действительно, ничего не заподозрила. Только рассердилась.
- Кого не можешь видеть? А-а-а, ее, - узнала
Юлю Ника и с некоторым сочувствие тронула сестру за руку. Она знала, что той
действительно было неприятно. - Тогда, может, пойдем? Я же знаю, как она тебя
бесит.
- Пойдем. - И, прежде чем Юля стала играть
следующую, четвертую вещь - аранжировку на известную песню рок-группы "Red
Lords", столь, кстати, любимую Мартой, кузины покинули магазин. Вслед им
понеслись теперь уж не золотые, а металлические бабочки с крыльями, на которых
явственно просматривались шипы протеста и свободы духа.
Саша, которому порядок надоело торчать в
магазине, повеселел. Уже через пару минут он вез сестренку Марту домой, а еще
через полчаса гулял по набережной с Никой, которой вдруг захотелось подышать
свежим воздухом. Там, под покровом нежного шума быстро бегущих к далекому морю
холодных вод реки, Александр совершил еще одну маленькую победу - взял лицо
светловолосой девушки в свои ладони и поцеловал, не получив при этом по лицу и
добившись от нее ответной реакции, надо сказать, очень приятной.
А Марта, не зная об этом, с окрыленной душой
стояла посредине комнаты и изучала свое новое приобретение, из которого
вылетали действительно чистые, как хрусталь, звуки, складывающиеся в затейливую
скрипичную песнь. В тот день и вечер мама и бабушка Марты с умилением слушали,
как их единственная надежда красиво, без фальши и устали играет, запершись в
своей спальне.
- Не зря все-таки мы столько сил потратили на
ее музыкальное образование, - когда девушка пару минут решила передохнуть, с
гордостью сказала ее мама Эльвира Львовна, сидя на кухне и осторожно маленькими
глоточками попивая обжигающий кофе. Ей, кстати, Марта по совету Ники, сказала,
что на покупку скрипки половину денег подбросила ей кузина, а половину она
накопила сама, к тому же истинную ее стоимость девушка умолчала, иначе ее мама
явно бы не поверила, что у двух девушек хватило средств на столь дорогую вещь.
А если бы узнала про меценатство Александра, то велела бы дочери вернуть ему
инструмент и более не принимать таких дорогих подарков.
- Марта и сама старалась, - возразила бабушка.
- Вспомни, Эля, как она с детства упорно занималась? Гулять почти не ходила -
только летом, и то не всегда. Учила свои ноты постоянно, да и в школе на
хорошем счету была. Экзамены все эти свои на пятерки сдавала. С мальчиками не
общалась, да и сейчас по ним не бегает.
- И слава Богу, - улыбнулась Эльвира Львовна.
Естественно, она хотела, чтобы дочка нашла личное счастье, но считала, что пока
той рано думать об отношениях.
- Не слава Богу, - возразила пожилая женщина. -
Ей не десять лет, а двадцать уже весной будет. Пора бы и найти кого-нибудь. Я в
ее возрасте уже тебя родила, да и сама ты уже замуж собиралась за своего Костю.
- Не говори мне имя этого подлеца, - мигом
вскинулась Эльвира Львовна, вспомнив бывшего и единственного мужа, столь подло
поступившего с ней и с их ребенком. Прошло уже столько лет, а она все не могла
простить человека, оставившего ее и дочку и ушедшего к другой женщине.
- А я тебе сразу сказала, что он мне не
нравиться, - отозвалась бабушка с достоинством. - Но ты же была влюблена, Эля,
и никого не слушала.